Вдоль по радуге - Лора Брантуэйт

Кэтрин едва сдерживалась, чтобы не сделать шаг ему навстречу. Большого не нужно — хватило бы самого маленького, чтобы покрыть разделявшее их расстояние, и тогда можно было бы утолить то сладкое, сосущее томление, которое сочилось по всему телу под кожей.

И будь что будет.

В этот момент он ее поцеловал. Сначала — совсем легко, будто пробуя ее губы на ощупь, будто самим поцелуем спрашивая, как много она ему позволит.

И это только иллюзия, что она могла в этот момент сказать ему «нет». Не могла. И не сказала.

Кэтрин влажно вздохнула и все-таки сделала этот маленький шаг в его объятия.

Ее опыт поцелуев был совсем небогат, но что-то подсказывало ей, что, даже если бы она перецеловала двадцать человек, ни один из этих поцелуев и отдаленно не был бы похож на то, что делал с ней Дэвид. Она таяла. Она исчезала. Она сгорала и воскресала. Она едва не плакала. Сознание затмила теплая, ноющая мгла, мир отступил на второй план, и остался только этот бесподобный мужчина, который ласкал и терзал ее рот губами и языком, сжимал в объятиях так, что трещали ребра, но это была сладкая, сладкая боль. Кэтрин готова была разрушиться, умереть, продать душу дьяволу, если это требовалось, чтобы поцелуй продолжался.

Кто знает, чья вина: алкоголя, поцелуя ли, но в ней наконец-то проснулась женщина, голодная, жадная до ласк и ощущений женщина, бесстыдная и очень податливая. Прежней Кэтрин не стало. Хладнокровный, сдержанный, замкнутый в себе и в науке синий чулок умер навсегда.

Кэтрин опомнилась только в машине. Естественно, в машине Дэвида. Ее опалило стыдом: а как же Мэдлин и девчонки? Как же она так ушла, сбежала не попрощавшись? Но рука Дэвида лежала у нее на колене, и жар, исходивший от нее, мучил сильнее, чем угрызения совести. Сильнее — и в тысячу раз слаще.

— Куда мы едем? — спросила она слабым голосом.

— А куда ты хочешь? — Он сверкнул хитрым глазом и краешком волчьей улыбки.

— Д-домой… — неуверенно предположила Кэтрин.

— Нет, неверный ответ. — Он повернулся к ней и подмигнул.

Кэтрин вжалась в кресло. Ей вспомнились сразу все истории про маньяков-убийц, которые она когда-либо читала, слышала или видела в кино.

— Не бойся, я не причиню тебе зла, — спокойно сказал Дэвид и потрепал ее по коленке. Будто прочитал ее мысли.

— Тогда останови машину, — севшим голосом потребовала она. Требование прозвучало скорее как мольба.

— Прямо здесь? — шутливо изумился он. Они проезжали через тоннель, полупустой в этот поздний час. — У тебя странные представления о том, как нужно спасаться от злобных незнакомцев. Хо-хо-хо, — раскатисто и дурашливо рассмеялся он. — Я злой и страшный маньяк, сцапал маленькую Кэтти и теперь везу на расправу. На, держи, — добавил он уже нормальным голосом и вытащил из кармана бумажник. — Можешь позвонить маме и продиктовать номер моего водительского удостоверения и социальной страховки.

— Ты псих? — поинтересовалась Кэтрин, которой никто никогда не делал таких знаков доверия.

— Нет. Или да. Не важно. Просто я собираюсь прожить с тобой долгую и счастливую жизнь. — Дэвид усмехнулся.

Кэтрин вросла в кресло. Но как ни сильны были страх и потрясение, где-то внутри у нее шевелилось что-то горячее, пылкое, светлое.

Ту первую ночь Кэтрин вспоминала, как самое сладостное волшебство. Она никогда прежде не думала, что отношения между мужчиной и женщиной могут развиваться так. Когда утром Дэвид отвозил ее на работу, она все еще была девственницей. Но, право, не стоит вот так сразу перескакивать через сладкие, даже через годы вызывающие дрожь воспоминания.

Она решила про себя: будь что будет. Все равно от нее ничто не зависит… Так может же она хоть раз в жизни насладиться тем, что ее несет течение, несет уверенно и быстро, а ей не нужно и пальцем шевелить, чтобы двигаться куда-то.

Он открыл дверь квартиры и легонько подтолкнул ее в спину. Она вошла. Дэвид, не зажигая света, мягко захлопнул дверь — негромко щелкнул замок, — и прижал ее всем телом к стене, начал целовать…

«Это уже где-то было», — пронеслось в голове у Кэтрин. Было, было что-то подобное, всего час назад или и того менее, в прокуренном баре, среди десятков чужих людей… Было, но не так. Даже тогда кровь шумела в ушах чуть тише, и не так сильно кружилась голова. Сейчас Кэтрин казалось, что она вот-вот потеряет сознание, или сойдет с ума, или закричит, как плененная похотью самка дикой кошки.

— Подожди, — попросила она на грани яви и сладкого бреда. Как последний отчаянный вдох человека, которого затягивает под воду.

— Что?

— У меня это впервые, — прошептала Кэтрин и сама поразилась собственной смелости. — Пожалуйста, не торопись, я хочу… все понять.

— Распробовать?

На фоне окна Кэтрин могла рассмотреть только темный его силуэт, но угадывала, где глаза, и почти видела, как он улыбается волчьей своей улыбкой. Его плечи под ее руками ощущались, как разогретый металл.

— Не бойся. У нас ведь вся жизнь впереди, правда? Успеется. Все успеется. — Он снова поцеловал ее, но на этот раз как-то иначе, трепетнее.

В этом трепете, волнении, сладострастном забытьи, когда вот-вот провалишься куда-то, в какую-то божественно прекрасную бездну, но никак не нащупаешь края, и прошла вся ночь. Дэвид целовал ее с упоением, наверное, на две жизни хватило бы этих поцелуев… Целовал, гладил, доводил до неистовства — и при этом даже не расстегнул ее блузки.

Потом они сидели на кухне и пили чай, и она рассказывала ему взахлеб о своей работе, детстве, учебе в университете… Она боялась, что если замолчит, то произойдет что-то непоправимое, между ними вырастет стена, а этого нельзя допустить. Ей хотелось раздеться перед ним, словами раздеться до самой души, и где-то рядом с ее мыслями кружил стыд… но никак не подходил ближе чем на три шага. Кэтрин пребывала в уверенности, что нашла своего человека. И от этой уверенности внутри все нежно и сладко звенело.

И если бы не страх, что завтра все будет по-прежнему — по-прежнему пусто, по-прежнему одиноко, по-прежнему… тоскливо, — если бы не этот страх, Кэтрин была бы сейчас самой счастливой из всех потерявших рассудок женщин на планете Земля.

А страх был. По закону жанра карета должна была вот-вот превратиться в тыкву, а прекрасный принц, то есть страстный и бесшабашный мужчина-всей-ее-жизни — в дым, прах, тянущую боль воспоминаний. И Кэтрин всерьез опасалась, что стоит ей заснуть, и не важно, в его ли квартире, или у себя, если он отвезет ее домой, — стоит ей заснуть, и эта история навсегда отойдет в прошлое.

Но больше всего на свете Кэтрин хотелось, чтобы она продолжалась! Ей еще никогда в жизни ничего не хотелось так сильно, только, может быть, в детстве, в первые недели после развода родителей, она с той же горячностью тосковала про прошлой, прекрасной жизни…

— Ты ничего про себя не рассказываешь, — с грустью сказала она то ли Дэвиду, то ли сама себе.