Вдоль по радуге - Лора Брантуэйт

Действительно, зачем человеку что-то про себя говорить той, кто через несколько минут или часов исчезнет из его жизни навсегда?

— Я показал тебе права и социальную страховку, — отшутился он, искривив бровь и уголок рта: мол, чего еще тебе нужно?

— Думаешь, мне это пригодится, когда я начну преследовать тебя, мистер Дэвид Энтони Данс?

— Думаю, тебе не придется меня преследовать, потому что я сам не дам тебе покоя ни днем ни ночью…

Кэтрин фыркнула. Ей хотелось за этим пренебрежительным звуком скрыть смущение и страх. Страх, что этого никогда не случится, — и страх, что все будет именно так. Что-то ей подсказывало уже тогда, что этот человек, ее случайный знакомый, загадочный парень с волчьей улыбкой, бесшабашный до легкого сумасшествия, мужчина-всей-ее-жизни… что этот человек способен на все, когда преследует свою цель.

Преследует цель, преследует добычу…

Кэтрин глухо застонала, закусив уголок подушки. Она, конечно, о чем-то догадывалась, что-то предчувствовала, но кто бы знал, что ей придется пережить такое!

Она превратилась для него в добычу. В дичь. Какие чувства могут быть у волка к самке лесного оленя? Никакой нежности, никакого уважения. Если и вожделение — то исключительно гастрономическое. Простой закон природы… Глупо кого-то в этом винить. Волк не плохой и не хороший, он всего лишь хищник, такова его натура, таков смысл его жизни. Как говорил герой одного фильма, волк не знает, почему он волк, а олень не знает, почему он олень. Вот только она не считала себя оленем, хоть убей. Даже когда он открыл охоту на нее.

Так неужели же она все равно олень, только сумасшедший?

На первый взгляд — конечно нет. Она ходит на двух ногах, у нее гладкая кожа, она обладает даром речи, и у нее, вообще говоря, неплохой шанс получить степень доктора медицины… Кэтрин вздохнула. Ее мысли приобретают оттенок бреда. Но это ничего, это нестрашно. Бред иногда придает жизни легкость. Наверное, Господь задумал его специально для таких моментов, когда становится слишком тяжело. Эдакий воздушный шар для мыслей. Бывают, конечно, случаи, когда бред тянет ко дну, как привязанный к ногам камень, или затуманивает восприятие темным, как чернила — воду. Но это мы уже проходили. Хватит.

Кэтрин прислушалась. Тишина — это только на первый взгляд тишина. Там, где есть хотя бы воздух, тишины нет. Молекулы движутся и сталкиваются друг с другом, и в принципе это броуновское движение тоже сопровождается какими-то звуками. Человеческое ухо, конечно, не приспособлено их улавливать, но ведь тогда вопрос уже не в тишине, а в ограниченности чьих-то возможностей… Да и без того достаточно звуков погромче: за окном изредка, но все же проезжают машины, соседские дети играют в мяч, то есть, как это обычно бывает с детьми, планируют и осуществляют очередное разрушение, орудием которого является мяч… Лает собака. В ванной подтекает кран, и из него неумолимо, прямо-таки безжалостно падают капли и с тихим звоном разбиваются о пожелтевшую раковину.

Она не одна. Вокруг нее — огромный мир. И более того, в этом мире есть кто-то, кто очень ее любит…

Как раз в этот момент «кто-то» тихонько поскребся в дверь.

— Заходи, — позвала Кэтрин и улыбнулась.

Дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель на нее глянул пытливый карий глаз.

— Ты спиш-шь? — шепотом поинтересовались оттуда, из-за двери.

— Нет, не сплю.

— Точно?

— Совершенно. Ты же видишь, я с тобой разговариваю.

— А может, ты во сне… — Раздалось хихиканье.

— Ну не хочешь, не входи. — Кэтрин напустила на себя равнодушный вид.

— Нет, мамочка, что ты! — Том влетел в комнату как маленький ураган, порывисто бросился к ней и обеими руками схватил за локоть. — Мамочка, пожалуйста, поговори со мной!

Кэтрин улыбнулась сквозь боль и ласково потрепала его по волосам. Том был, как говорят учителя, детские психологи, социальные работники и прочие умные дяденьки и тетеньки, очень эмоционально нестабильным ребенком. Он моментально переходил от абсолютного спокойствия и погруженности в свои мысли к тревожному волнению, эйфорической радости, гневу, мрачной подавленности… Его смех в мгновение ока сменялся слезами, а слезы — невозмутимым молчанием. Кэтрин иногда впадала в глухое отчаяние от таких перепадов настроения, непредсказуемых и частых. Она знала, что Тому в его недолгой жизни пришлось очень и очень несладко, и в такой ситуации простительны и непостоянство его настроения, и бурное выражение эмоций, и замкнутость, которая иногда тоже на него нападала. Но она очень боялась, что никогда не сумеет его узнать, постичь, понять те законы, по которым живет его хрупкий, сложный и прекрасный внутренний мир.

— Конечно, милый. — Она притянула его к себе и поцеловала в темно-русую макушку, которая почему-то пахла одуванчиками. Разве его шампунь пахнет так? Наверное, так, потому что одуванчики уже давно отцвели и облетели белыми парашютиками. — О чем ты хочешь поговорить?

— О чем-то очень важном, — ответил Том.

Кэтрин улыбнулась. Это была ее фраза. Она говорила так: «Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Я тебя люблю».

Но разговор повернул в совсем другое русло.

— Мама, что ты думаешь насчет собак? — осторожно спросил Том.

— Что они милые, — так же осторожно ответила Кэтрин. — Что собаки — славные создания, преданные и добрые…

— Но бывают ведь и злые!

— Бывают, конечно. Люди тоже есть разные, добрые и злые, я имела в виду, что добрых собак, как мне кажется, больше.

— Давай заведем собаку, мам.

Кэтрин прикрыла глаза. Да, она догадывалась, что все мальчишки с ума сходят от желания иметь друга-собаку, но малодушно надеялась, что, может быть, ее минует чаша сия.

— Я хочу злую собаку. Чтобы она защищала нас от злых людей.

Кэтрин распахнула глаза и вздрогнула, как от удара током. Так непривычно, так горько, так страшно было слышать от девятилетнего Тома такие слова… Она понимала, к чему он клонит. Слишком хорошо понимала.

— От каких злых людей, милый? — Кэтрин хотела задать этот вопрос нейтральным тоном, но голос внезапно сделался сухим, прошелестел, как сентябрьский кленовый лист по асфальту.

Том насупился. Только не замолкай, не сейчас!

— Томми, про каких злых людей ты говоришь? — Кэтрин буквально заставила себя это спросить.

— Про папу. — Том опустил глаза.

— Сынок, папа — не злой человек! — Кэтрин покачала головой. — Ты меня слышишь, Том?

— Злой.

Кэтрин собралась с силами и села на постели:

— Послушай меня, — строго начала она, и строгость эту ей не нужно было изображать, — послушай меня внимательно. Кто тебе сказал, что папа злой? Я что-нибудь подобное говорила? А?

— Нет, — буркнул Том. — Я сам понял.