Девять жизней - Фрэнк Лин

– Кьюнан, дорогой, у тебя глаза будто стеклянные! – дружески приветствовал он меня. – Ты что, привидение видел?

В моем нынешнем состоянии я предпочел бы обойтись без его остроумных замечаний и пробурчал нечто неопределенное.

– Так-так. Не успело солнце перевалить за нок-рею…

Способа улизнуть от соседа не было, да к тому же я достаточно хорошо к нему отношусь, чтобы просто отшить. Я рассказал о своем приключении. Как и на все случаи жизни, у него имелось отличное средство.

– Со мной однажды случилась такая же штука на Ближнем Востоке. Отведал арака. Один цветной сержант дал мне рецепт – и с тех пор я всегда держу под рукой все ингредиенты. Шесть секунд – и ты свеж как огурчик!

Я сдался, и он провел меня к себе.

– Сначала выпей это, – произнес он минут через пять, протягивая мне полстакана подозрительной черной жидкости, – а затем, когда желудок успокоится – вот это. Приказной тон армейского офицера исключал не только возражения, но и вопросы. Дрожащими руками я взял у него стаканы. Я думал, что он потребует, чтобы я опустошил их немедленно, но, к моему удивлению, он не возражал, чтобы я забрал их домой. – Не уходи далеко от туалета, – заботливо добавил он, – и не перепутай: сперва черный, потом желтый.

Вернувшись в свою квартиру, я понял, что стены и в самом деле помогают. Мужественно, как Сократ, я опустошил первую чашу Финбара. Жидкость была горькой на вкус.

Эффект оказался таким, на какой он и намекал. Сначала мне показалось, что я так и умру, не вынимая головы из унитаза.

«Как это пошло, – думал я, – и как по-манчестерски! Умереть, преклоня колени перед алтарем гигиены! Санитарам понадобится домкрат, чтобы вытащить мою башку…» На фоне подобных размышлений я вдруг почувствовал, что дурнота отступает. Я был по-прежнему слаб, но потихоньку начинал приходить в себя.

Вернувшись в гостиную, я выпил вторую, желтую составляющую чудесного средства и ощутил, что все мои внутренности словно встали на свои места и нормально заработали все пять органов чувств.

Я поставил будильник на 7.30 и растянулся на двуспальной кровати, которую иногда делю с Делиз. На подушке чувствовался слабый запах ее духов.

Настойчивый телефонный звонок вырвал меня из полного забытья в 6.45: Финбар желал убедиться, что я жив. Я поблагодарил его за «лекарство», не уточняя ингредиентов. Поскольку заснуть больше не удавалось, я натянул спортивный костюм и вышел в кухню.

Как всегда, когда меня выбивало из колеи, я должен был совершить какой-нибудь домашний ритуал, чтобы прийти в себя.

Но делать было совершенно нечего. В кухне все сияло чистотой. Ни на раковине, ни на плите я не находил ни единого пятнышка. Я вымыл мусорное ведро, вставил в него новый пакет, но это заняло всего несколько минут. Я уже стал думать, не вынуть ли из шкафов банки со всякой всячиной и не протереть ли их, когда заметил темную полоску на оконном стекле, возле рамы: что-то вроде плесени, образовавшейся от конденсирующейся влаги. Я радостно кинулся на борьбу с этой напастью и скоро почувствовал себя в полном порядке. Тут я подумал, что мне просто необходимо, чтобы кто-нибудь приходил и пачкал мою кухню и я мог бы каждый день предаваться своему любимому занятию. Я нуждался в неряшливой женщине вроде Делиз.

Я прошел в ванную, тщательно побрился и приступил к выбору костюма. Черные оксфордские ботинки, белая рубашка, красный галстук-бабочка в белый горошек и выходной однобортный пиджак, который я надевал всего дважды. Я купил его давным-давно и надевал на обеды Полицейской благотворительной ассоциации, когда был еще в достаточно хороших отношениях с копами, чтобы получать приглашения. Сидел пиджак по-прежнему прекрасно. Красная «бабочка» несколько освежала мою замогильную физиономию. Я осмотрел себя в зеркале. Сунув красный шелковый платок в верхний карман пиджака и застегнув золотые запонки, я решил, что похож уже не столько на воскресшего покойника, сколько на молодого преуспевающего бизнесмена.

Телестудия «Альгамбра». Вечер среды, 22 декабря 1993 года.

Когда Делиз позвонила мне снизу, я был вполне готов к знакомству с индустрией массовых развлечений и сразу же спустился вниз. Стояла морозная солнечная погода. Делиз сидела в малолитражке. Ее убийственный наряд свидетельствовал о больших надеждах, которые она возлагала на встречу с телережиссером, но явно плохо согревал. Печка в драндулете не согрела бы и воробья, так что я позволил Делиз вести машину, чтобы она могла не думать о холоде. Машинке явно не хватало солидности, но мы могли сделать вид, будто заботимся об окружающей среде или что считаем автомобиль буржуазным предрассудком.

Пока мы добирались до здания телестудии, возвышающегося на Док-стрит неподалеку от Динсгейт, Делиз почти не разговаривала, но ее улыбка согревала меня все же сильнее, чем печка нашего транспортного средства. Здание, дизайн которого отражал приверженность его владельцев ко всему новому и современному, было построено два года назад, в то самое время, когда в стране начался экономический спад и доходы компании от рекламы стремительно упали. Наверху, во всю длину крыши этого стеклянного монстра, красовалась конструкция, похожая на сплющенную букву S или покореженную палубу авианосца, занесенного неведомо каким ветром в Центральный Манчестер. Французский архитектор получил за свой шедевр кучу премий, но в городе говорили, что 60 миллионов фунтов, потраченные на строительство, висят камнем на шее у телекомпании.

Стремясь встать наравне с преуспевающей «Гранадой», расположенной в квартале отсюда, не говоря уже о вездесущей Би-би-си, одно из щупалец которой протянулось на Оксфорд-роуд, «Альгамбра» практически обанкротилась.

Мы припарковали машину на стоянке телестудии и в морозной темноте перебежали через дорогу к выложенному мрамором подъезду. Несмотря на легкое смущение, я чувствовал себя довольно уверенно. Кого бы мы ни встретили, я знал, что никто не сравнится с Делиз красотой и очарованием. Когда мы поднимались по ступенькам, как в классическом фильме о жизни звезд, я видел, что она тоже борется с робостью и действительно надеется, что ее могут «заметить». «А чем ты, собственно, не Ричард Гир? – спросил я себя. – Чем он отличается от тебя, кроме нескольких миллионов долларов в кармане?» В глаза нам ударил яркий свет. У входа толпились возбужденные подростки с блокнотами для автографов в посиневших руках. К нам никто не подошел, но некоторые бросили полные надежды взгляды. Впервые с тех пор, как я был их ровесником, я почувствовал рождественскую атмосферу.

Наши ожидания, однако, оказались столь же преувеличенными, как и улыбки охранников. Когда я помахал у них перед носом нашим «приглашением», они пропустили нас внутрь, но одетый в униформу портье отреагировал на листок факсовой бумаги иначе.

Он тщательно изучил письмо, время от времени подозрительно нас оглядывая, и вернул его мне. Мы производили на него явно меньшее впечатление, чем он – с кокардой, погонами и нашивками на рукаве – на нас. Суровый и загорелый, он как будто только что отслужил десять лет в войсках специального назначения где-нибудь в африканских джунглях, питаясь экзотическими тварями и совокупляясь с экзотическими женщинами.