Ностальгия по черной магии - Венсан Равалек

Ближе к вечеру она наконец соблаговолила раскрыть рот и сообщила, что собирается в церковь Бельвиля, на собрание Невинных, желательно, чтобы я ее проводил; Невинные – братская община христиан, они хотят предотвратить несчастья и ужасы, ожидающие нас в эти смутные времена, все соседи туда ходят, и Марианну уже сколько раз уговаривали. Значит, их нотации наконец подействовали.

Я неопределенно кивнул, пробормотав «может быть, там посмотрим», и тут же получил по полной программе за свою бесчувственность и холодность, мне припомнили и тот раз, когда я шлепнул газетой какую-то даму – она замешкалась в очереди за хлебом, а уж как я отношусь к ее беременности, или к нынешним бедствиям! они ведь волнуют всех, кроме меня, во всяком случае меня в последнюю очередь, это даже соседи заметили, собрание Невинных – быть может, наш последний шанс примириться с Богом, молить его защитить нас.

– А с каких пор ты веришь в Бога? – спросил я, вдруг заинтересовавшись. – С тех пор как все плохо или тебя раньше осенило, а ты и не заметила?

Но она и тут решила, что я издеваюсь, и спор оборвался. Ближе к восьми она начала собираться, я отложил кисть, чтобы пойти с ней.

Соседи ждали нас на нижней площадке, а потом мы, кучка унылых теней, практически не обменявшись и парой слов, влились в другую, более многолюдную процессию, струившуюся по улице Пиренеев; люди несли зажженные свечи, защищая их зонтиками, на ногах у них были резиновые сапоги, они бормотали «Богородицу» и всякие отче наши – занятная картина, даже не лишенная поэзии, нелепой и слегка устаревшей, трогательной в своей наивности и бесхитростности; я живо представил себе, как липкая лапа Левиафана сметает всю эту массу святош в дождевиках, вокруг крики, чудище всасывает ртом детей, а я, беспомощный, стою в стороне и наблюдаю эту бойню. Марианна надела темно-синее платье, замечательно облегавшее выпирающий живот, ее волосы намокли от дождя, челка растрепалась, она была восхитительна.

Наш достойный конвой вступил в церковь, тихо, без шума, чинно складывая зонтики. У паперти под дешевыми тентами добровольцы раздавали суп, и все до единого задерживались там, с наслаждением уписывая какое-то варево; меня поразила худоба супружеской пары впереди, руки дамы вцепились в котелок, как умирающий цепляется за последний вздох, и тут я понял, что они подыхают с голоду, вы не берете, спросила дама, вы не хотите получить свою Усладу, значит, вот как они окрестили паек, Услада, какое несчастье, подумал я, какое несчастье, потом ответил, нет, спасибо, вы очень любезны, я сыт, она была так ошарашена, что потеряла дар речи. Церковь была набита битком, рядом со мной стояли хромоножка и горбун, а поодаль, вокруг алтаря, довершая средневековый колорит сцены, выстроились монахи в капюшонах.

– А что дальше? – спросил я Марианну. – Будет служба, нужно молиться?

Она бросила на меня уничтожающий взгляд, да, и впрямь уничтожающий, как будто я ее достал; только я собрался ее отбрить, напомнить, что она почему-то не строит такую кислую мину, когда я каждый день добываю ей консервы из шикарного бакалейного магазина, как тут на балкончике появился священник и церемония началась.

– Невинны мужи и жены Господни, невинны дети, чистые и непорочные, слуги Господа нашего…

Толпа вторила ему, без горлопанства, скорее мирно, верней, даже печально, словно перепуганные овцы, подавленные грозными событиями, сбитые с толку внезапным поворотом судьбы и молящие мясника хоть немножко принять во внимание их непорочно чистую шкуру, не надо пачкать ее этой красной, липкой кровью, ну пожалуйста, не надо. Марианна бормотала со всеми вместе, я бесцельно разглядывал стены нефа, на них был изображен во всех подробностях крестный путь, оставалось лишь выяснить, ждет нас спасение в конце пути или нет.

– Ты сказал: «Будет много званых, но мало избранных».[4]

Меня преследовало неприятное ощущение, что здесь кто-то есть, что сверху кто-то враждебный следит за нами.

– Ты сказал: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».[5]

По обе стороны свода, за колоннами, затаились два громадных черных суккуба, сложенные на спине крылья придавали им сходство со зловещими птеродактилями, они взирали на нас почти равнодушно. Их отливавшие желтизной глаза блестели в темноте, словно «драгоценные камни из древней сокровищницы, запятнанные и запачканные веками убийств, варварских жертвоприношений и низости», во всяком случае именно этот более или менее стертый образ мелькнул у меня в голове.

– Пошли, – шепнул я Марианне, не разжимая губ, – мотаем отсюда, сейчас же.

Проповедник воздел руку, показал ее нам в бледном свете факелов, и его голос приобрел жутко мелодраматическое выражение, такое бывает у солиста перед последним актом.

– Линяем, – повторил я, – гляди, какая страсть наверху.

С тем же успехом я мог обращаться к стенке. С одной стороны, мне не хотелось ее бросать, черт знает, что это еще за нечисть, с другой – не было больше сил терпеть этот базар, когда стервятники наверху вот-вот нас всех ухлопают.

Я разрывался надвое.

– Все, сматываюсь, – шепнул я ей на ухо, – сыт уже по горло.

Тем более что я ожидал увидеть массовую истерику, людей, катающихся по земле, молящих, взывающих, молотящих ногами, изливающих в крике свой страх и ужас, а вовсе не это сборище квелых затравленных телков. Я незаметно взглянул на потолок, обе фигуры были на месте. Ибо мы Невинны! взвыл священник. В другой его руке вдруг оказался нож. Мы Невинны, но мы вручаем тебе свою кровь. Два ассистента по бокам повторяли каждое его движение. Мы Невинны, но мы вручаем тебе свою кровь, подхватила толпа. Рука с ножом приблизилась к другой руке, лезвие оставило на коже красную полосу. Невинный вручает тебе свою кровь, рыдал священник, я вручаю тебе свою кровь, люди в церкви выхватывали кто кинжал, кто кухонный нож, кто бритву и с воодушевлением полосовали себе ладони.

На какой-то миг я пожалел, что не внял совету Жоэля и не обзавелся оружием. Я вручаю тебе свою кровь, простонала Марианна, кровь Невинной! Ассистенты раскинули руки, изображая распятие, священник по-прежнему хныкал, заклинаю тебя, спаси нас, спаси своих детей, картина получалась уже довольно сильная, а потом вдруг пошла полная фантастика, твари взмахнули крыльями, раздалось о-о-о-ооооооо, словно волна прокатилась по толпе, и обе хари, жадные, тощие гадины впились в открытые раны ассистентов, мерзкие клювы припали к ранам и сосали, лакали стекающие капли, я схватил Марианну за руку довольно грубо, чтобы она вздумала вырываться, и поволок к выходу.

Покайтесь! покайтесь! – я толкнул двери церкви, – ибо спасутся лишь Невинные! Что это было? – слабым голосом спросила Марианна, – птицы? Я снова открыл большой зонт, на улицах было пустынно, темно и тихо, наверняка примерно так и было в прошлом, еще до электричества, машин и прочего промышленного и потребительского сумасшествия. Мы добрались домой без происшествий, молодая пара, беременная жена и заботливый муж, все соседи были на религиозном рауте, я поднялся наверх, чтобы ей не было страшно, а потом мне надо было сходить повидать Жоэля, договориться о нашей с ним завтрашней экспедиции.