Уничтожить - Мишель Уэльбек

большой спальне, выходящей на Сену, тоже явно никто не жил, кровать была застелена. Брюно, судя по всему, спал в предполагаемой детской, если, конечно, вообразить себе не слишком привередливого ребенка. В комнатушке без окон, со стенами и ковровым покрытием серого цвета стояли односпальная кровать и тумбочка, другой мебели в ней не было.

Поль вернулся в обеденный салон, нависавший прямо над Сеной. За панорамными окнами с трех сторон открывалось захватывающее дух зрелище: аркады воздушного метро были ярко освещены, на Аустерлицкой набережной еще не рассосался сплошной поток машин; между опорами моста Берси плескалась Сена, переливаясь в блеске городских огней золотисто-желтыми цветами. Роскошный свет, заливавший комнату, ассоциировался скорее с какой-то пышной светской жизнью, с ночным Парижем, например, с элегантностью, а то и с пластическими искусствами. У него лично это не вызывало никаких ассоциаций, ни с чем знакомым уж точно, да и для Брюно тоже, надо полагать, все это пустой звук. Посреди стола на восемь персон, покрытого белой скатертью, лежал в нераспечатанной упаковке Daunat сэндвич с куриной грудкой и эмменталем на тостовом хлебе и стояла бутылка безалкогольного пива “Туртель”. Вот, значит, чем питается Брюно; такое бескорыстное служение отечеству внушает невольное уважение, подумал Поль. Наверняка рядом с Лионским вокзалом найдется открытая брассери, обычно возле больших вокзалов попадаются брассери, открытые до поздней ночи, где одиноким путникам предлагают традиционные блюда, что, впрочем, как правило, не может убедить их в том, что им все еще есть место в обычном мире людей, мире, славящемся домашней кухней и традиционными блюдами. Именно на эти героические брассери, официанты которых, насмотревшись на безграничные людские невзгоды, обычно умирают молодыми, и возлагал Поль в тот вечер свои последние гастрономические надежды.

Когда Брюно наконец вернулся с толстой папкой в руках, Поль стоял в маленькой смежной гостиной, погрузившись в изучение статуэтки животного, водруженной на подоконник. Зверь с искусно проработанной мускулатурой повернул голову назад. Он выглядел обеспокоенным, вероятно, услышал за спиной какой-то шум, почуял хищника. Пожалуй, это была коза, или, может, косуля, или лань, Поль плохо разбирался в животных.

– Что это? – спросил он.

– По-моему, лань.

– Да, ты прав, похоже на лань. Откуда она взялась?

– Не знаю, всегда тут стояла.

По-видимому, Брюно впервые заметил ее присутствие. Он снова принялся сетовать по поводу китайских и некитайских редкоземельных металлов, а Поль размышлял, стоит ли рассказать ему о ГУВБ. Он знал, что видео так глубоко задело Брюно, что он уже подумывал, не уйти ли из политики. В реальной политической жизни, ну, скажем так, в активной зоне реактора, Брюно был скорее аутсайдером. Его назначение в Берси почти пять лет назад не вызвало, мягко говоря, энтузиазма в министерстве – более того, ему чуть ли не бронку[7] тогда устроили, если этот термин уместно использовать по отношению к инспекторам финансов в темно-серых костюмах. Он не был инспектором финансов и даже не заканчивал ЭНА; выпускник Политеха, он всю жизнь проработал в промышленном секторе. Там он добился впечатляющих успехов, сначала во главе Dassault Aviation, потом Orano и, наконец, Arianespace, где ему удалось за несколько лет искоренить всяческие поползновения американских и китайских конкурентов, выведя Францию на надежное первое место по запускам коммерческих спутников. Оружейное производство, атомный сектор, космическая индустрия – все это были высокотехнологичные отрасли, и каждая из них естественным образом обеспечивала выпускнику Политеха профессиональный рост и карьеру, идеально сопрягавшуюся с предвыборными обещаниями только что переизбранного президента. Последний действительно отказался от фантазмов start-up nation[8], благодаря которым его избрали на первый срок, он, объективно говоря, добился лишь создания горстки нестабильных и низкооплачиваемых рабочих мест, на грани рабского труда, в неподконтрольных государству транснациональных корпорациях. Заново открывая для себя все прелести командной экономики во французском стиле, он решительно заявил, раскинув руки, что твой Христос (это он хорошо умел, и сейчас еще лучше, чем раньше, его руки распахивались под совершенно немыслимым углом, видно, насобачился с тренером по йоге, иначе никак), на многолюдном парижском митинге, увенчавшем его кампанию: “Я пришел сегодня дать вам надежду, и пусть умолкнут вестники несчастья: сегодня Франция вступает в новое Славное тридцатилетие!”

Брюно Жюж, как никто другой, способен был принять этот вызов. Не прошло и пяти лет, как он чуть ли не перевыполнил свои обязательства. Самым впечатляющим его успехом, о котором больше всего говорили в прессе, успехом, оставившим к тому же глубокий след в общественном сознании, стало эффектное оздоровление промышленной группы PSA[9]. После того как государство значительно увеличило свою долю в ее капитале и уже практически контролировало ее, группа направила свои усилия на завоевание лидирующих позиций в премиум-сегменте, сделав ставку на один из своих брендов – Citroën. В автопроме осталось только два рынка, по крайней мере, так считал Брюно, – эконом и премиум, равно как остались только – о чем, правда, Брюно говорить остерегался, да это и не входило непосредственно в его компетенцию – всего два социальных класса, богатые и бедные, средний класс просто испарился, и средний автомобиль вскоре канет в небытие вслед за ним. Франция продемонстрировала свои компетентности и амбиции на рынке недорогих автомобилей – поглощение Dacia компанией Renault послужило основой для впечатляющей success story, наверняка самой впечатляющей в новейшей истории автомобилестроения. Опираясь на свою репутацию неизменного лидера в индустрии роскоши и элегантности, Франция вполне могла бы принять вызов на рынке автомобилей премиум-класса и составить серьезную конкуренцию немецкому автопрому, думал Брюно. А вот люксовые авто нам недоступны, путь к ним перекрывают британские производители, кстати, не очень понятно, по какой причине, вероятно, это закончится только с исчезновением британской монархии; но премиум-класс, в котором доминировали немецкие производители, был в пределах досягаемости.

С этой задачей, наиболее важной в его министерской карьере, из-за которой он долгие месяцы торчал по ночам в своем офисе в Берси, в то время как его жена распутничала на стороне, он в конечном счете справился. В прошлом году Citroën был на равных с Mercedes почти на всех мировых рынках. И даже на очень стратегически важном индийском рынке вышел в первый ряд, опередив трех немецких конкурентов – саму Audi, королеву Audi, оттеснили на второе место, и экономический журналист Франсуа Ленгле, хоть и не склонен был к излияниям чувств, прослезился, объявляя эту новость в крайне популярной передаче Давида Пюжадаса на канале LCI.

В свою очередь проявив – благодаря изобретательности дизайнеров, которых Брюно подбирал лично, выходя по такому случаю за рамки своей чисто технической роли и решительно навязывая собственное художественное видение – ту же дерзость, что и создатели легендарных моделей Traction и DS, компания Citroën –