Сыщик поневоле - Михаил Александрович Михеев

причем непонятно как… В общем, на душе было мерзко, иначе и не скажешь. И душ здесь не помощник.

Растершись докрасна огромным махровым полотенцем, Виталий, сопровождаемый внимательным и, как всегда ему казалось, чуть насмешливым взглядом собаки, прошелся по гостиной, потом вздохнул и отправился на кухню, за чаем. Много-много заварки, кипяток, пара ложек малины – то, что надо. И – в кабинет, бросив по пути собаке ломоть колбасы. Поймала в полете и сожрала мгновенно, кто б сомневался. И куда в нее столько лезет… Спать все равно не захочется, нужно вначале успокоиться, а что для этого требуется? Вкусный чай, гигантский бутерброд и, естественно, работа, отвлекающая от лишних мыслей. Правда, работа дома так, для души, но не все ли равно.

В кабинете все было как всегда. Толстый, поглощающий звуки ковер на полу (собаке в эту комнату заходить строго воспрещалось, иначе заколебешься потом шерсть из длинного мягкого ворса вычищать), медвежья шкура на стене. Именно про этого зверюгу, добытого на Камчатке, он сегодня и вещал шпане. Зверя было откровенно жаль, но он первый нарвался, так что чувства пришлось отложить на потом, а тогда, видя несущуюся к нему с недвусмысленными намерениями тушу, Виталию оставалось лишь стрелять. На мысли, что характерно, времени уже не оставалось. Медведь упал только после двух выстрелов из ружья и трех пуль из казенного нагана, всаженных прямо в башку. Когда эта гора мяса и зубов-когтей рухнула, не добежав всего-то пяти шагов до цели, незадачливый стрелок ощутил странную пустоту внутри и огромное желание присесть за ближайшими кустиками. Адреналин прямо через задницу выбивало, и так бывает, чего уж.

Проведя ладонью по меху, Виталий тряхнул головой, отгоняя воспоминания, и бросил взгляд на стол, где уже третий месяц неопрятной грудой валялись привезенные из последней экспедиции (ну, как экспедиции – за хорошие деньги катали скучающих бездельников по местам, которые выглядели ну очень дикими) образцы. Притащил для личной коллекции, хотя такого барахла и без того полный шкаф. Но – не вынесла душа поэта, прихватил, куркуль несчастный. Привез, сложил на стол – и умотал на море, отдыхать. Потом много мотался по работе, вернулся – опять руки не дошли… В результате все покрылось тонким слоем пыли, хороший показатель того, насколько все это на самом деле нужно. И все равно порядок навести однозначно стоило.

Взгляд помимо воли мазнул по полке здоровенного книжного шкафа. Там, в обрамлении груды качественно обработанной целлюлозы, запечатлевшей гениальные (а чаще совсем даже наоборот) мысли авторов, стояли две модели. Подарок все того же Петровича, весьма увлекающегося самим процессом, но моментально охладевавшего к результату. Вот и раздаривал получившуюся красоту кому попало.

А красота и впрямь была, причем безо всяких скидок. Шикарный, с ярко-красным корпусом фрегат под всеми парусами, белыми, как снег. Петрович, когда его только сделал, с пеной у рта утверждал, что именно так и выглядела легендарная «Арабелла» капитана Блада. Впрочем, стоящая рядом модель, на взгляд Виталия, была куда интереснее.

Корабль этот, наверное, имел какие-то прототипы в реальности, но футуристичность его вида даже не намекала – открытым текстом говорила, что, собирая модель, Петрович вложил в нее максимум фантазии. И, надо сказать, у него получилось. В отличие от парусников, островам из плавающей стали довольно сложно придать романтический вид, но это утыканное орудийными башнями и ракетами чудовище почему-то наводило на мысли о временах, когда морями владели настоящие мужчины, а не нынешние… американцы. Словом, модель удалась.

Виталий привычно дунул на винты, и они так же привычно закрутились на идеально подогнанных валах. Как обычно, четыре из пяти – центральный от ветра проворачиваться категорически отказывался, он и рукой-то с трудом крутился. Петрович, помнится, рассмеялся, когда сам увидел это в первый раз, но поправлять, естественно, не стал.

Как ни странно, при этих воспоминаниях печаль немного отступила. Вот так, жил хороший человек – и даже после смерти осталась от него память. Возможно, она и Виталия переживет. Жаль только, что… А, идет оно все к черту!

Отогнав начавшие забирать в неправильную сторону мысли, Виталий решительно сел за стол, подвинул к себе картонку, на которой лежала небольшая, на пару килограммов, друза горного хрусталя. Ничего интересного, если вдуматься, на полке их уже штук пять, и побольше, и формами интереснее. Стало быть, почистить – и задарить кому-нибудь. Или продать – у дилетантов, возомнивших себя коллекционерами, подобное барахло в цене. А пока…

Перебирая образцы, он так увлекся, что, подняв глаза на часы, удивился даже. Почти два часа ночи. Спать пора! Утром рано вставать. И сразу навалилась зевота. Что же, груда камней на столе и впрямь оказалась к месту. Во всяком случае, в сон Виталий провалился, как в глубокую черную яму, и никакие лишние мысли его больше уже не тревожили.

Утро добрым не бывает, особенно если оно начинается в шесть, а ты поздно лег и вообще любишь поспать. Но – увы, увы… Пришлось делать обязательную утреннюю пробежку с собакой, в спешном порядке собираться, вспомнить, что забыл побриться, в результате выйти чуть позже обычного и попасть в самый час пик. Так что в университет Виталий приехал, едва не опоздав, а потом еще две пары подряд с тоскливым видом наблюдал за вечно сонными рожами студентов.

И ведь попробуй сейчас голос на них повысь, с внезапной злостью подумал Виталий. Живо начнут писать жалобы да в суд подавать. Ему-то что, а каково тем, кто здесь на постоянной работе? Вон, недавно один, этажом выше, попробовал остроумием блеснуть. У него студент число в квадрат возводил умножением на два. Ну, преподаватель у него и спросил:

– Почему ты не учишь математику?

А недоросль губу оттопырил и цедит:

– Мама говорит, что я гуманитарий.

– То есть знаешь три иностранных языка и французскую литературу?

– Н-нет…

– Какой ты гуманитарий, ты просто дурак.

И все, понеслось. Жалобы на оскорбление и прочая чушь. Хотя какое тут оскорбление? Голая правда. Конечно, не самым грамотным образом преподнесенная, планку таким дятлам опускать надо так, чтобы придраться не могли. Но все равно от этого правдой сказанное быть не перестало. И ведь не выгонишь их – сейчас вместо того, чтобы выпускать пускай немного, но профессионалов, политика требует, чтобы шел вал недоучек. Маразм. Впрочем, с теми, кто до этого довел, разговор еще будет. Не здесь и чуть позже… Настроение, как всегда, немного улучшилось в промежутке между занятиями, когда народ собрался на традиционное чаепитие. Откровенно говоря, кафедральные девицы готовы были гонять чаи с утра