Польские евреи. Рассказы, очерки, картины - Лео Герцберг-Френкель

А если солдатская пуля наконец и залетит к ним и врежется в их каменную грудь, — что ж такое? — ведь умирают только раз, а пробел тотчас же пополнится: другой смель­чак пойдет по следам убитого и точно также станет переправлять свой живой то­вар темною ночью, лесом, мимо стерегу­щих казаков, до порога молитвенного дома.

Но эти дети!

Сироты при жизни родителей, вырванные с корнем из родной земли и пересаженные на чужую почву, одинокие, среди всевозможных бедствий, лишенные всяких средств, всякой опоры и защиты, — эти несчастные ввергаются в страдальческую бурную жизнь, и носятся без руля и компаса легкою добычею волн, в которых они большею частью и погибают.

Правда, милосердие и благочестие протяги­вали руку несчастным малюткам, на долю их перепадала милостыня, то в виде куска хлеба, то старого платья, богобоязненные люди обучали мальчиков библии и молитвам. Но или благотворительность, по обыкновению, утом­ляла благотворителей, или, оставленные без надзора, дети оказывались недостойными её; и таким образом, в обоих случаях, дети становились жертвою нищеты! Различные трущобы, дома разврата и преступления, испра­вительные заведения и тюрьмы населялись эти­ми несчастными существами, которые, почти от колыбели, тащили за собой такую тяжелую цепь! Редкий из них выдерживал эту труд­ную борьбу с лишениями и опасностями и выходил из неё энергическим и хорошим человеком, — большинство погибало!

Прошло много лет.

Зима сняла с земли зеленый покров и одела ее в белый саван. Природа опустела, в лесу не было видно ни одной птицы, в поле ни одного животного, на улице ни одного человека, буря, поднимавшая целые лавины снега и гнувшая дубы, точно смела со света всякую жизнь и прогнала людей в их норы. Это было одно из тех ночей, которых ожидают контрабандист и преступник, чтобы иметь возможность действовать безопаснее.

Из города вышел молодой человек с тяжелой сумкой на согнутой спине и с ду­биной в руке. Резкий ветер и хлопья снега бьют ему в лице. Быстро шагает он обле­деневшим полем к лесу и шепчет что-то про себя.

Он молится. Это первое ночное путешест­вие его, первая опасность, которой он подвер­гается сознательно и рассчитывая на свою собственную силу и ловкость. Правда, уже до этого он хорошо исследовал местность, тща­тельно изучил извилины тайной, почти никем не проходимой дорожки, но еще никогда не взваливал он к себе на спину запрещен­ных товаров, еще никогда не доверился ночной темноте и не становился лицом к лицу с казаками, которые в темных лесах поджидают контрабандистов, точно охотник добычу!

Чем более молодой человек приближался к лесу, тем осторожнее становились его шаги, тем внимательнее всматривался он вперед и тем задушевнее молился.

Он вошел в лес. Белые березы и зеле­ные сосны сменялись одни другими; вой вет­ра часто нарушал тишину ночи; сильно за­мерзший снег хрустел под ногами путника, который по временам останавливался, прислу­шивался, оглядывался кругом и вытирал пот, выступавший у него на лбу в следствие тяжелой ноши и душевного волнения. Часто усталые ноги его спотыкались о корни деревь­ев, о куски льда; часто падал он в зане­сенную снегом яму, откуда с трудом выка­рабкивался, кряхтя под своей ношею, и тот­час шел дальше к своей цели, обставлен­ной столькими опасностями. Долгая ходьба сильно утомила его, шаги становились все мед­леннее и медленнее, члены все больше и боль­ше деревенели, уныние все сильнее и сильнее овладевало им...

— Когда же это кончится?

В одной из просек леса, контрабандист на минуту остановился.

— Оно должно быть близко отсюда, — прошептал он, — помоги мне, Господи!

Все тело его дрожало от страха и холода, слух и зрение были напряжены до крайности, и в этом положении он пошел дальше, все дальше и дальше, как вечный жид в народ­ном предании!

Кто из тех, кого счастье балует с самого детства, кого судьба возит в вели­колепных каретах, кто, во время бури, сидит у пылающего камина в семейном кругу, кто наслаждения жизни пьет полной чашей, — кто из этих людей, знающих только скоро­течность времени, чувство обладания богатства­ми, наслаждения и желания, думает о судьбе человека, которого преследует несчастье, который никогда не сидел за полным столом, не спал в мягкой постели, ни разу не вздох­нул свободно, точно лесной зверь, в ночь и непогоду, выходит на добычу для поддержания своей жалкой жизни?

По этой дороге наш путник шел теперь не впервые; он был еще тогда маль­чиком, — когда по ней же вел его старый контрабандист.

С того времени прошло много лет; теперь он стал совсем чужой для своей семьи, ко­торая отправила его из России за грани­цу, когда его взяли было в военную службу; никакого известия, никакой денежной помощи не получал он из своей родины, потому что бедные родители боялись открыть след бег­леца, которого, в силу существовавшей между обоими государствами конвенции, могли вытре­бовать на родину. Оставленный и осиротелый, добыча нищеты, окруженный нуждою и лише­ниями, без средств, без познаний, несчастный юноша взялся за опасное ремесло. И оно то теперь, в ночь и непогоду, темным пу­тем преступления, вело его на родину.

Он шел все дальше и дальше, все глубже и глубже проникал в темный лес. Снег за­мел все тропинки, уничтожил все знаки, по которым молодой контрабандист мог бы узнать — не сбился ли он с дороги, перешел ли кордон, или только приближался к нему?

Вдруг молния озарила темноту ночи, в лесу раздался выстрел, и пуля просвистела мимо ушей контрабандиста, превратившегося в ока­менелую статую. Не успел он еще прийти в себя, как был схвачен двумя казаками, которые связали его, потащили в шалаш и бросили на кучу сгнившей соломы и иссох­ших листьев, предварительно отобрав у него тюк товаров, который он нес на спине.

Казаки зажгли маленький фонарь, и в то время, как один из них раскрывал тюк, чтобы узнать, что в нем помещалось, другой подошел к пленнику, опорожнил его кар­маны, снял с него галстук, жилет и отнял бывшие при нем небольшие деньги. Продол­жая поиски и раскрыв рубашку на груди своего пленника, он увидел жестяной фут­лярчик, висевший на шнурке на шее не­счастного.

— Что это такое? — спросил пограничный страж.

— Это дала мне мать, когда я простился с нею, сказал контрабандист. — В этом фут­лярчике лежит пергамент, написанный священ­ною рукою; он охраняет от несчастия и гибели.

— Вон что! — сказал казак, глядя с любопытством на талисман. — Твоя мать?

— Да, когда я был еще ребенком.

— Откуда ты?

— Я? Из… из Брода.

— Неправда.