Семь лет в Тибете. Моя жизнь при дворе Далай-ламы - Генрих Харрер

В следующие ночи мы опять шли по сравнительно малонаселенной местности. Но, к сожалению, мы быстро поняли, почему в этих местах так пустынно: там практически не было воды! Мы тогда так сильно страдали от жажды, что я допустил одну большую ошибку, у которой были серьезные последствия: едва завидев небольшой водоем, я тут же, безо всяких мер предосторожности, бросился к долгожданной влаге и стал пить огромными глотками.

Последствия были ужасны. Это была одна из тех луж, в которых, спасаясь от жары, по многу часов проводят буйволы, и поэтому в них по большей части не вода, а моча. Я сильно закашлялся, потом меня стошнило, и я еще долго не мог прийти в себя после этого отвратительного «лимонада».

Скоро после этого происшествия мы так ослабели от жажды, что больше идти не могли и нам пришлось лечь, хотя стояла еще глубокая ночь. Когда забрезжил рассвет, я один полез вниз по отвесным склонам в поисках воды. Следующие три дня и ночи были немногим лучше. Мы шли по сухим сосновым лесам, которые, к нашей великой радости, были пустынны – людей мы там видели очень редко и сами всегда оставались незамеченными.

На двенадцатый день после побега из лагеря наступил наконец великий момент: мы добрались до Ганга! Самого набожного индуса вид этой священной реки не растрогал бы больше, чем нас тогда, – хотя для нас эта река имела вовсе не религиозное, а сугубо практическое значение. Теперь мы могли следовать паломническими маршрутами вверх по течению, до самого истока Ганга, что должно было сделать наш путь заметно проще. По крайней мере, так нам представлялось… Проделав такой долгий и трудный путь, нам больше не хотелось подвергаться неизбежному прежде риску. Мы решили идти исключительно ночью.

Правда, с провиантом дела у нас обстояли плачевно. Наши запасы подошли к концу, от бедного Маркезе остались кожа да кости, но он держался молодцом. К счастью, сам я чувствовал себя относительно свежо, и внутренних резервов у меня было еще достаточно.

Единственной нашей надеждой были чайные и продуктовые лавки, которые то и дело попадались вдоль паломнического пути. Некоторые из них бывали открыты и поздним вечером – об этом возвещал тусклый огонек масляной лампы. Я обновил свой «макияж» и направился к одной из лавок… Но не успел я переступить порог, как послышались яростные ругательства, и мне пришлось отойти. Очевидно, меня приняли за вора! Конечно, это было очень неприятно, но зато я теперь точно знал: мой грим действительно убедителен!

Остановившись около следующей лавочки, я сразу вынул все имевшиеся у меня деньги и зашел внутрь, держа их как можно приметнее в руках. По-видимому, это произвело хорошее впечатление. В лавке я сказал, что меня отрядили купить еды на десять человек – надо было как-то объяснить, зачем мне одному сорок фунтов муки, тростникового сахара и лука.

Но торговцы гораздо больше заинтересовались выяснением подлинности денежных купюр, чем моей персоной. Так что скоро я, тяжело нагруженный, покинул лавку. В тот день мы были счастливы: наконец-то у нас было достаточно еды, а паломнический путь казался нам – после «дорог», по которым мы ходили до того, – лучше всякого променада.

Но радость продлилась недолго. Уже на следующем привале нас вспугнули местные жители, собиравшие хворост. Было очень жарко, и Маркезе лежал на земле полуголый; он так похудел, что можно было пересчитать все ребра. Он выглядел больным. Но все равно мы, конечно, вызывали подозрения, потому что остановились вдали от обычных паломнических стоянок. Индийцы пригласили нас пойти с ними на ферму, но этого мы по очевидным причинам совсем не хотели и отговорились недомоганием Маркезе.

Тогда эти люди ушли – но, к сожалению, скоро появились опять. И на этот раз не оставалось сомнений, что они сочли нас беглецами: они попытались нас шантажировать! Стали говорить о каком-то англичанине, который в сопровождении восьми солдат якобы ищет двух беглецов и пообещал хорошее вознаграждение за любые сведения о них. Но если мы дадим им денег – они будут молчать… Я остался тверд и настаивал на том, что я – врач из Кашмира, а в качестве доказательства показал свою аптечку.

Не знаю, что их убедило – стоны Маркезе, к несчастью совершенно неподдельные, или разыгранный мною спектакль, – как бы то ни было, индийцы снова ушли. Но мы еще долго опасались их возвращения, быть может, в сопровождении должностных лиц. Однако больше нас никто не беспокоил.

В светлое время суток нам не удавалось как следует отдохнуть, и часто дни оказывались утомительнее ночей. Причем не только для мышц, но и для нервов, которые у нас и так были постоянно на пределе. К полудню мы выпивали всю воду из бутылок, после чего остаток дня тянулся бесконечно. Но Маркезе каждый вечер героически продолжал путь, и до полуночи – несмотря на слабость от потери веса – все шло хорошо. Потом ему требовалось пару часов поспать, чтобы осилить еще один небольшой переход. Под утро мы разбивали бивуак. Обычно из нашего укрытия можно было видеть паломническую тропу, по которой почти непрерывным потоком шли богомольцы. Многие из них были очень странно одеты – но ни от кого прятаться им не приходилось. Счастливцы! Судя по всему, ежегодно в одни только летние месяцы по этой дороге проходит около 60 тысяч человек… Об этом мы слышали еще в лагере, и теперь эта цифра казалась нам вполне правдоподобной.

После долгих блужданий около полуночи мы добрались до города и храмового комплекса Уттаркаши. В его узких переулках мы быстро заплутали. Так что Маркезе уселся с рюкзаками в каком-то темном углу, а я стал пытаться определиться с направлением. Через открытые двери храмов виднелись лампадки перед таращащимися в темноту статуями богов, и мне частенько приходилось быстро отпрыгивать в тень и прижиматься к стене, потому что монахи ходили от одного храма к другому. Мы потеряли больше часа, прежде чем нам удалось выбраться из этого города и снова выйти на паломническую тропу…

Из множества описаний путешествий, которые я прочел перед побегом, я знал, что скоро мы должны будем пересечь так называемую внутреннюю границу. Она проходит параллельно настоящей границе страны на расстоянии от ста до двухсот километров от нее, и для посещения этой зоны всем – за исключением постоянно проживающих там – необходимо иметь паспорт. И так как у нас паспортов не было, нам следовало особенно тщательно следить за тем, чтобы не приближаться к полицейским кордонам и пунктам досмотра.

Долина, по которой мы шли, слегка поднимаясь вверх, становилась по мере нашего продвижения все менее населенной. Теперь нам не составляло труда находить места для дневок. Часто я безбоязненно покидал укрытие при свете дня, чтобы принести воды. А один раз даже развел небольшой костерок и сварил овсяную кашу; тогда мы в первый раз за две недели поели горячей пищи.

Мы находились на высоте уже около 2000 метров и по ночам часто проходили мимо поселений бхутия. Это тибетские торговцы, которые летом держат маленькие лавочки в Южном Тибете, а зимой уходят в Индию. Многие из них проводят теплые месяцы в горных деревеньках на высоте от 3000 до 4000 метров, где возделывают ячмень. Эти поселения, которые мы видели по ночам, имели одно очень неприятное свойство: рядом с ними нам всегда попадались сильные и агрессивные тибетские псы – это длинношерстная порода средних размеров, с которой мы впервые столкнулись в этих краях.