Дотянуться до звёзд - Эмма Скотт

Я думал, что Коннор возненавидит меня, после того как его родители так меня превозносили, но по какой-то безумной причине я ему понравился. Наша дружба возникла внезапно, словно мы с ним знали друг друга в прошлой жизни, а теперь просто продолжили с того момента, когда расстались. И, несмотря на давление родителей, Коннор был счастлив. Я еще никогда не встречал такого счастливого человека. Тугой узел, сжимавший мой живот после ухода отца, немного ослабевал, когда я находился рядом с Коннором. Я не подпрыгивал от радости каждую минуту, но время от времени переставал волноваться, а это уже немало.

Коннор спас меня от незавидной участи объекта всеобщих насмешек, и больше никто в школе не звал меня «Носочным Мальчиком». Его приятели оставили меня в покое, и к тому времени, как мы поступили в старшую школу Синклера, они стали и моими друзьями, и все это благодаря силе обаяния Коннора, которое он расточал без всяких усилий.

Дрейки относились ко мне как к сыну, их щедрость распространилась даже на моих мать и сестер. Никогда еще громкие голоса моих родных и ярко выраженный говорок жителей южного района Бостона так не резал слух, как в столовой дома Дрейков, однако Дрейки обращались с нами по-доброму и с уважением. К моему огромному ужасу и унижению, они оплатили счета Ма, когда она бесстыдно заявила, что у нее нет денег. Они дарили нам щедрые подарки на дни рождения и праздники и никогда не просили ничего взамен.

И все же я чувствовал себя обязанным присматривать за Коннором, удостовериться, что он «совершит что-то» в своей жизни помимо открытия спортбара. Я никогда не пытался уговорить его отказаться от этой мечты, но помогал ему оставаться отличником: помогал ему с сочинениями и прочими заданиями, которыми нагружал нас мистер Райтман.

К концу первого года обучения я уже писал сочинения вместо Коннора. Он был неглуп, но не любил слишком задумываться и выкладываться. Чувство глубокого удовлетворения жизнью было его естественным состоянием. Он жил, чтобы смеяться и веселиться, и когда я писал рассказы вместо него, то старался передать его счастье, подавлял собственные горечь, злость и боль.

Я никогда не забывал сделать одну-две грамматические ошибки.

Перейдя в старшую школу, я побил все прежние рекорды учеников Синклера по легкой атлетике. Бег принес мне двухгодичную стипендию, предоставленную Национальной студенческой спортивной ассоциацией, и позволил поступить в Амхерстский университет в Западном Массачусетсе.

Дрейки планировали для сына нечто большее, чем гуманитарный университет, но Коннор не проявлял интереса ни к чему, пока я не поступил в Амхерст. Коннор – человек, которого приняли бы в любое высшее учебное заведение страны благодаря чековой книжке его родителей, – пожелал остаться рядом со мной, и это тронуло меня сильнее, чем я мог выразить словами.

Я пообещал его родителям, что буду ему помогать и прослежу, чтобы он работал как следует, а сам прекрасно знал, что и в университет буду писать за него сочинения.

Дрейки оплатили для нас аренду симпатичной квартирки, расположенной рядом с территорией университета, что позволяло мне растянуть свою стипендию не на два года, а на три. Они бы оплатили все мое обучение, если бы я согласился, но бесплатное жилье и так уязвляло мою гордость. Я твердо решил, что справлюсь собственными силами, показав таким образом своему никчемному папаше, что не нуждаюсь в его помощи. И все же каждое благодеяние Дрейков ложилось мне на плечи тяжким грузом. Мой долг все возрастал.

А там, где я вырос, долги принято отдавать.

Отем

«Он тебя обманул».

Эта мысль грызла меня по утрам, стоило мне лишь открыть глаза, возникала в мозгу с первым звонком будильника, ранила меня в самое сердце. Я быстро протянула руку и выключила будильник. Заглушить противный шепоток в голове не удалось.

«Ты вручила ему свое сердце, а он выбросил его в помойку».

– Прекрати, – прошептала я в темноту комнаты.

Часы показывали четыре утра. Я привыкла к ранним подъемам. Если растешь на ферме Колдуэллов, «поспать подольше» – это значит проваляться в кровати до восьми утра, да и то такая возможность предоставлялась лишь в день рождения. Три месяца назад в четыре утра я бы уже вскочила с кровати и принялась напевать, готовясь встретить новый день. Но это было до того, как я вошла в спальню своего парня Марка и застала его голого в объятиях другой девушки.

Марк украл мою способность засыпать мгновенно, едва коснувшись головой подушки, и легко вскакивать с кровати на рассвете. С недавних пор при звуках будильника мне хотелось только одного: упасть обратно в постель и спать следующие сто лет или свернуться в комочек под одеялом с потрепанным сборником стихов Эмили Дикинсон и плакать. Плакать до тех пор, пока образ Марка и той девицы не вымоется из памяти со слезами навсегда.

– Сегодня первый день занятий, – пробормотала я, глядя в потолок. – И я не позволю Марку испортить мне этот день.

Я крепко зажмурилась, чтобы прогнать сон, потом села и потянулась, стряхивая усталость. Боль в раненом сердце стала еще сильнее и никак не желала проходить.

Я приняла душ, надела миленький сарафан кремового цвета в цветочек и подходящий по цвету кардиган. Платье было дизайнерское, я урвала его в интернет-магазине Marshall’s всего за пятнадцать долларов. Названия известных марок одежды не имели для меня никакого значения, главное – хорошо выглядеть в любой ситуации.

«Если хотите быть успешной, одевайтесь так, будто вы уже успешны».

Я вычитала это в каком-то журнале. Этот совет шел рука об руку с прочитанным мною недавно исследованием Йельского университета, в котором говорилось, что красиво и со вкусом одетых людей принимают всерьез. У меня были серьезные цели, и любые предубеждения, которые могли бы возникнуть на мой счет у окружающих, – бедная девчонка с фермы откуда-то из Небраски – встали бы у меня на пути.

Я собрала свои длинные темно-рыжие волосы в пучок, как делала всегда, отправляясь на работу. Немного туши и блеска для губ – вот и весь макияж. Когда я похлопывающими движениями наносила солнцезащитный крем на свой усыпанный веснушками нос, мой мобильный загудел: пришла эсэмэска.

Вот и наступил этот чудесный день: ты идешь на третий курс университета! Мы все так гордимся тобой. С любовью, мама, папа и Трэвис.

Я напечатала в ответ Спасибо. Я всех вас люблю и уже скучаю.

И тут же сморгнула нежданные слезы. Летние каникулы я провела дома, в Небраске, и приехала в Амхерст всего неделю назад, но эмоциональный голод требовал, чтобы я вернулась обратно, он был гораздо сильнее настоящего голода, из-за которого у меня урчало в животе. Мне хотелось домой, чтобы там, в окружении близких, залечить свое разбитое сердце.

Я спустилась вниз и заварила кофе; в комнате было темно и тихо. Моя соседка Руби вставала поздно, она всегда появлялась на занятиях не раньше одиннадцати часов дня, но, в отличие от меня, ей не нужно было работать.