Сад принцессы Сульдрун - Джек Холбрук Вэнс

настоящее время находящейся под моей охраной. Так как вас никто сюда не приглашал, будьте добры удалиться.

Голос ответил ему:

– Мы хотели бы перекусить. Нам достаточно каравая хлеба, куска сыра и чарки вина – мы немного передохнем и продолжим путь.

– Не подходите ближе! Я принесу хлеб, сыр и вино, но вход в усадьбу воспрещен. Оставайтесь там, где стоите, а когда я вернусь, сразу уходите. Таковы мои указания.

– Многоуважаемый страж, мы их неукоснительно выполним!

Польщенный Грофинет повернулся, чтобы зайти внутрь, но его тут же схватили и туго связали кожаными ремнями. Так начался кошмарный вечер.

Злоумышленников было двое.

На поясе первого, высокого статного мужчины с красивым лицом, блестящими черными волосами и манерами отпрыска благородной семьи, в дорогом темно-зеленом кожаном охотничьем костюме и черном плаще, поблескивала рыцарская шпага.

Второй, явно подчиненный первого, был на пару дюймов ниже и дюймов на шесть шире в плечах. Лицо его было сжато, скручено, вмято – будто кто-то вылепил его из глины, а потом бил по нему кулаком. Рот его почти скрывали пышные рыжеватые усы. У него были большие сильные руки, но тощие ноги, и он осторожно ими семенил, словно ходьба причиняла ему боль. Это он пытал Грофинета, пока другой стоял, прислонившись к краю стола, прихлебывая вино и время от времени высказывая замечания.

Дело было сделано. Замученный Грофинет дымился под потолком, а черный брусок – свернутый в нескольких измерениях сундук с драгоценными инструментами и манускриптами – достали из тайника.

– Пока что дела идут неплохо, – заметил черноволосый рыцарь, – хотя Шимрод умудрился свернуть свои сокровища в узел, который еще придется распутывать. Тем не менее ни тебе, ни мне не на что пожаловаться.

– Вот и хорошо. Я долго и тяжело трудился. Теперь я смогу отдыхать и наслаждаться своим доходом.

Рыцарь снисходительно рассмеялся:

– Рад за тебя. Всю жизнь тебе приходилось рубить головы, растягивать конечности на дыбе и скручивать носы на сторону – и вот, наконец, ты станешь уважаемым человеком и – кто знает? – может быть, даже займешь видное положение в обществе. Ты намерен вращаться в аристократических кругах?

– Нет, это не для меня. У меня же на лице написано, что я палач и разбойник. Пусть так – обе мои профессии пользовались постоянным спросом, и только больные колени заставляют меня отказаться от продолжения успешной карьеры.

– А жаль! Специалиста с твоим опытом трудно найти.

– По правде говоря, я потерял интерес к выпусканию кишок в подземелье при свете жаровни, а что касается разбоя… нет, колени подведут, лихие деньки молодости уже не вернутся. Колени, колени! Они хрустят и гнутся во все стороны! И все же, разумеется, время от времени я не буду отказывать себе в удовольствии отрезать чей-нибудь кошелек или обчистить чей-нибудь карман – просто так, для развлечения.

– Куда же ты направишься, чтобы провести остаток дней в довольстве и забавах?

– Поеду в Даот. Буду следовать тамошним модам – того и гляди, обращусь в христианство! Если я вам понадоблюсь, пришлите весточку в то заведение в Аваллоне, о котором я упоминал.

Сапоги-скороходы умчали Шимрода в Свер-Смод. На двери обители висела прокламация:

Всюду тревога, нет уверенности в будущем. Мурген вынужден жертвовать своим покоем, чтобы решать проблемы Судьбы. Посетители: Мурген сожалеет о своем отсутствии. Друзьям и нуждающимся: вы можете найти убежище, но я не могу гарантировать вам защиту. Тому, кто намерен нанести мне ущерб, ничего не скажу. Он уже знает мой ответ.

Шимрод оставил на столе посреди большого зала следующую записку:

Я приходил и ушел – больше почти ничего не могу сказать. Странствования мои закончились примерно так, как ожидалось, но я понес существенные потери в Трильде. Надеюсь вернуться не позже чем через год – или как только будет восстановлена справедливость. Оставляю на твое попечение тринадцать потусторонних самоцветов.

Шимрод подкрепился, воспользовавшись кладовой Мургена, и выспался на кушетке в зале.

Утром он переоделся в костюм бродячего музыканта: зеленый берет с остроконечной нашивкой спереди и плюмажем из перьев филина, трико из зеленой саржи, голубую блузу и короткий плащ цвета орехового дерева.

На большом столе посреди зала он нашел серебряную монету, кинжал и шестиструнный каденсис необычной формы, воспроизводивший веселые мелодии самостоятельно, почти без участия исполнителя. Шимрод опустил монету в карман, засунул кинжал за пояс и перекинул каденсис через плечо. Покинув Свер-Смод, он направился через Тантревальский лес в Даот.

Глава 16

Вколоколообразной темнице, которая была четырнадцать шагов в диаметре и более чем в двадцати ярдах под землей, один день отличался от другого только самыми незначительными деталями: несколькими каплями дождя, проблеском голубого неба, необычно твердой коркой хлебного пайка. Эйлас отмечал ход времени камешками на выступе стены. Десять «однодневных» камешков соответствовали одному камешку в разделе «десятидневных». Когда накопились девять «однодневных» и девять «десятидневных» камешков, Эйлас положил один камешек в новый раздел «стодневных».

Каждые три дня в темницу спускали в корзине ломоть хлеба, кувшин воды, а также свеклу, репу или кочан капусты.

Эйлас часто пытался представить себе, как долго он проживет. Сначала он лежал без движения, в полной апатии. Наконец, заставив себя сделать огромное усилие, он начал делать упражнения: отжиматься от пола, прыгать, кувыркаться. По мере того как восстанавливался мышечный тонус, безнадежное уныние стало отступать. Побег не был невозможен. Но как выбраться из темницы? Эйлас стал выскребать в каменной стене углубления, за которые можно было бы держаться руками, но размеры и контуры подземелья гарантировали провал таких попыток. Он пытался вынуть каменные плиты из пола темницы, чтобы сложить их одну на другую и таким образом добраться до отверстия шахты в потолке, но кладка была слишком плотной, а каменные блоки слишком тяжелыми – пришлось отказаться и от этого плана.

Один за другим проходили дни и месяцы. В саду за старой стеной Хайдиона тоже проходили дни и месяцы – и живот принцессы Сульдрун заметно округлился: в нем приютился ребенок Эйласа.

Король Казмир не разрешал заходить в сад никому, кроме глухонемой судомойки.

Брат Умфред, однако, – как лицо, облеченное духовным саном, – считал себя не подлежащим действию такого запрета и через три месяца пришел навестить принцессу. Сульдрун терпела его присутствие, надеясь узнать какие-нибудь новости, но монах ничего не мог рассказать. Он подозревал, что Эйласу пришлось испытать на себе все бремя королевского гнева. Сульдрун тоже так считала и больше не задавала вопросов. Брат Умфред снова позволил себе вольности, хотя и без особого энтузиазма; Сульдрун ушла в