Тяжелый понедельник - Санджай Гупта

В тусклом свете начавшегося дня он задумчиво посмотрел на самку кардинала. Ее оперение начинало принимать зеленовато-коричневатый оттенок. Если считать, что больница Челси — это совокупность работающих в ней индивидуальностей, то единственный способ сохранить прежние стандарты — это утвердить на его место человека, для которого самое важное — сохранение прежних высоких стандартов работы и оказания помощи. Человека, который сменит его на посту главного хирурга, не должна волновать дешевая популярность, он должен быть глух и к лести, и к запугиванию.

В последние годы Хутен считал, что самая подходящая кандидатура — Бак Тирни. У Тирни обширные связи, а это может помочь больнице стать крупным лечебным центром, так как Тирни способен изыскать источники щедрого финансирования. Кроме того, самооценка Тирни настолько высока, что его не будет волновать, что думают о нем другие. Но недавно Хутен изменил свое мнение. В Сидни Саксене он разглядел упорство и твердое следование стандарту, а это делало ее самой подходящей кандидатурой. Она молода, ей еще нет сорока. Сам Хутен стал главным хирургом, сменив легендарного Джулиана Хофа, когда ему было около пятидесяти. Но Саксена отличается верным образом мыслей. Она сама стремится к совершенству и того же требует от окружающих. Она не поведется на приманку фальшивой медицины. Поставить ее сейчас на место главного хирурга — это значит на годы вперед сохранить верное направление в работе хирургической службы больницы. Теперь надо подумать о том, как преодолеть сопротивление таких людей, как генеральный директор Морган Смит, который будет изо всех сил проталкивать Тирни. Да и другие члены совета могут заупрямиться. Хутен не был наивным человеком и понимал, что против Саксены может выступить и «старая гвардия» больницы: для них она слишком молода, да и вообще она женщина. И все-таки Хутен понимал, что это самая подходящая кандидатура, что Сидни больше, чем кто-либо, годится для такой работы.

Тай шел по коридорам больницы, чувствуя себя как с тяжкого похмелья. Он не пил, но нейроны мозга отказывались работать согласованным ансамблем. Он не мог сосредоточиться ни на чем больше чем на пару минут. Что с ним стало — с хирургом, привыкшим выполнять сложнейшие операции на мозге по восемь и более часов?

Ему не давали жить муки совести: давила тяжесть смерти Квинна Макдэниела. Тай думал о мальчике все время, круглые сутки, если что-то не занимало его целиком. Он пытался избавиться от тяжести, внушая себе, что его преследует дух Квинна. Но и это не помогало. Он все время вспоминал, как Квинн смотрел на него в операционной, какое доверие было в глазах мальчика.

И еще мать Квинна. Был ужин с ней, который тоже не принес облегчения. Тай и сам не понимал, чего хотел от этой женщины, но испытывал страшное желание снова ее увидеть. Но прежде чем ступить на ту же дорожку, он хотел понять, что заставляет его снова идти по ней. Не будет ли его присутствие сыпать соль на раны матери?

И наконец, Тина. Она была другом, наперсницей. Ее поддержка позволяла ему держаться на плаву все предыдущие недели. Неизвестно, что бы с ним стало, если бы не она, если бы не свидания с ней. Эти встречи избавляли его от мыслей о Квинне хотя бы на те часы, что они были вместе.

Но под разящей красотой — Тай хорошо это чувствовал — Тина тоже прятала тоску, желание бежать, скрыться, спрятаться от этой жизни хотя бы на мгновение. И это выбивало его из колеи. Она была замужней женщиной, и их связь могла эмоционально сильно ее ранить. У нее были муж и дети.

Блуждая мыслями между этими нелегкими проблемами и не находя решения ни для одной из них, Тай поднимался по винтовой пожарной лестнице в свой кабинет в отделении нейрохирургии. Лифтом он пользовался редко. Он был настолько погружен в свои бессвязные мысли, что остановился, пытаясь понять, на каком этаже находится. До нейрохирургии было еще три этажа.

Он снова начал подниматься, когда услышал, как на площадке этажом выше хлопнула дверь, и едва не столкнулся с Тиной Риджуэй.

— Тай?! Доброе утро!

— Тина?

— Как ты себя чувствуешь? — Она стояла ступенькой выше, на площадке у аварийного выхода. В голосе ее звучала искренняя озабоченность.

— Просто удивился. Не ожидал тебя здесь встретить.

— Ты меня избегаешь?

— Нет, совсем нет. Дело не в этом, — сказал Тай. — Просто я думал, что один хожу по этой лестнице.

— Я по ней только спускаюсь, — призналась Тина.

Несколько мгновений они стояли молча. Тай заметил в Тине какую-то перемену. Жесткий взгляд плохо гармонировал с классической красотой лица.

— Тай, наше прошлое свидание было моей идеей, и я очень рада, что оно было, — тихо произнесла Тина. Голос гулко отдавался под потолком просторной лестничной площадки.

— Я тоже, но…

Тина подняла руку:

— Дай мне договорить. Твоей вины в этом нет. Мне доставляли большую радость… — она запнулась, — наши с тобой… э… особые отношения. Но этого больше не будет.

— Ты права. С моей стороны это было эгоистично — ведь ты замужем. Это плохая карма.

Тина небрежно махнула рукой, отметая всякие мысли о карме:

— Меня с некоторых пор не интересует карма. Раньше я думала, что карма поразит меня за мое постоянное везение. Я шла по жизни и ждала, что карма неизбежно меня настигнет. Потом родилась Эшли, и я поняла, что в нашей жизни может произойти всякое, но не за все в ней мы несем ответственность. Думать так — это эгоизм. — Тина говорила так, будто слова сами сыпались у нее изо рта. — У дочерей бывают церебральные параличи. Браки рушатся. Но думать, что над всем этим стоит божество с таблицей оценок… — Она усмехнулась. — Неприятности случаются…

— …и у хороших людей, — закончил Тай.

— Да, правильно. Время от времени, — продолжила Тина. — Меня больше не интересует, чего ждут от меня другие. До сих пор я делала то, что они хотели от меня. Теперь с этим покончено. Я буду жить так, чтобы гордиться своей жизнью. Теперь я буду верна только самой себе.

Тая не обрадовало выражение решимости на лице Тины. Похоже, что она действительно сделала важный выбор.

— Я могу чем-нибудь тебе помочь? — спросил он.

— Ты и так много для меня сделал. — Она наклонилась и поцеловала его в лоб, потом сделала шаг и остановилась.

— Тай, я знаю, что ты… — Она замялась, подыскивая подходящие слова. — Что ты сильно расстроился из-за мальчика, который умер у тебя на столе. Ты должен простить себя и продолжать работать. Больнице нужно твое мастерство.

Пак в окружении группы врачей стоял у постели Джордана Малхуса. Сун проигнорировал совет Хардинга Хутена отдохнуть от работы, хотя и работал теперь по четыре часа в день, а не по четырнадцать, как до операции. Тяга его к медицине была так сильна, что он не представлял себе ничегонеделанья — а именно таковым казалось ему сидение дома. Шанс блеснуть на обходе был слишком велик, чтобы его упускать. Пак любил искус медицинских загадок, а случай с этим больным был настоящей загадкой. Проще говоря, случай Малхуса был настолько интересным, что его никак нельзя было пропустить.