Тяжелый понедельник - Санджай Гупта

Через полчаса после сцены, в которой умер Ник, не дождавшись, когда опустят бархатный занавес, Виллануэва вскочил с места и неистово зааплодировал. Другие родители присоединились к нему, устроив актерам настоящую овацию. «Они радуются за моего сына», — подумал он. Только через несколько секунд пришлось признать, что, наверное, они хлопают и своим детям тоже. Но это было ему безразлично. Он сунул в рот два толстых, как сосиски, пальца и засвистел.

Актеры по очереди выходили на сцену кланяться публике. Ник вышел в первой группке, сложил руки на груди и поклонился. Виллануэва завопил: «Браво!» — и снова засвистел, на этот раз поймав взгляд Ника. Сын улыбнулся и отвел глаза.

Виллануэва смутно помнил, что Ник спрашивал, стоит ли ему пробоваться на эту роль. Джордж тогда подбодрил его, но в глубине души был убежден, что никакой роли сын не получит, хотя и думал, что парню будет невредно оторвать зад от дивана хотя бы на то время, которое потребуется для пробы. Виллануэва не знал, что за этим последует, но все же это лучше, чем вообще ничего не делать — по крайней мере ничего, что требовало бы общения с людьми.

Ник так и не сказал отцу, что попытал счастья, как и не сказал, что ему дали роль. Бывшая позвонила и сообщила о спектакле только потому, что сама не смогла на него пойти. Она не сказала почему, а Джордж не стал спрашивать. Несмотря на то что сама мысль о том, чтобы провести с ней вечер, была хуже мысли о предстоящем визите к стоматологу, ему до сих пор не хотелось представлять ее с другим мужчиной.

Ник встретил отца в вестибюле. Они стояли в толпе других «актеров», их родителей и друзей. Ник изо всех сил пытался сдержать довольную улыбку, стараясь выглядеть солидным и невозмутимым. «Кто знает? — подумалось Виллануэве. — Может быть, теперь мальчишка встряхнется». Ник стер с лица почти весь грим, остались только небольшие пятна за ушами и на висках. Виллануэва облапил его, едва не задушив в своих медвежьих объятиях.

— Папа! — С одной стороны, Ник волновался, но с другой — был страшно доволен.

— Отличная работа, Ник. Нам с тобой надо отметить это дело.

— Хорошо, — сдержанно произнес Ник.

— Ты был просто великолепен!

— Спасибо, папа!

Они протиснулись сквозь толпу родителей и детей и через двойные двери вышли на улицу. Когда они спустились с крыльца и подошли к парковке, Виллануэва остановился.

— Ник, я забыл тебя спросить. Ты почувствовал публику? Ты ощутил ее энергию?

Ник удивленно посмотрел на Джорджа. Надо же, оказывается, старик в курсе.

— Да, папа, почувствовал.

— Здорово, правда?

— Да.

Они снова зашагали к машине. Ник искоса посмотрел на отца и улыбнулся, хотя изо всех сил пытался погасить улыбку. Когда Виллануэва положил руку ему на плечо, сын даже не попытался ее стряхнуть, не чувствуя, как обычно, смущения от такого открытого проявления чувств. Они миновали длинный ряд машин и подошли к «родстеру» Виллануэвы со складным верхом. Джордж чувствовал, что сын что-то недоговаривает.

— Что-то не так, Ник? Что-нибудь случилось?

— Мы хотим отметить спектакль с труппой. — Ник смущенно поморщился. — Ты меня не отвезешь?

— Значит, мы с тобой отметим это дело в другой раз.

— Обязательно, папа.

— Обещаешь?

— Да, — уверенно ответил Ник.

— Ты великолепно выступил.

— У меня была маленькая роль.

— Все равно. — Джордж обнял сына за плечи.

— Спасибо.

Виллануэва втиснул свое огромное тело на переднее сиденье, став еще больше похожим на Фреда Флинтстоуна. Ник сел рядом.

— Куда ехать, сынок?

Тай расстегивал пуговицы ее шелковой блузки — медленно, одну за другой, наслаждаясь моментом и нарастающим волнением. Он не помнил, как приехал домой, как оказался в своем пентхаусе с витражными окнами. Она сама предложила свидание, позвонив, когда он был на бензоколонке в Фениксе. Увидев, что звонок от Тины, он сразу понял, что вернется в Мичиган. Все аморфные, смутные мысли о том, что он будет делать дальше, мгновенно испарились.

Когда он открыл дверь, она бросилась к нему на шею и поцеловала в губы, положив руку ему на бедро. Ее голодный, жадный поцелуй поразил Тая, лишил рассудка — во всяком случае, в тот момент. Он не ожидал этого. Но, оправившись от удивления, порывисто притянул Тину к себе. Когда она принялась стягивать с него футболку, он уже не соображал, правильно поступает или нет.

Тай снял с Тины лифчик и, прижав ее к себе, повалился спиной на диван в гостиной. После всех мук и сомнений, снедавших его все предыдущие недели, он позволил поглотить себя вселенной, состоявшей из ее лица и прижавшегося к нему тела.

Пока они целовались, Таем владела только одна мысль: Тина, ее красота сводят его с ума. Он понимал, что это клише, но это была правда. Он был зачарован ее красотой, ослеплен ею. То, что она замужем, то, что она коллега и друг, — все эти мысли придут позже, он это знал. Но сейчас он скользнул руками по ее талии и растворился в ней.

Тина ушла из квартиры Тая перед рассветом. Он еще спал, и она оделась и вышла из дома, не разбудив его. Пока Тина ехала домой, страсть ночи уступила место не только усталости, но и гнетущему чувству сожаления.

Тина всегда гордилась своей способностью поступать правильно даже в тех ситуациях, когда многие были не на ее стороне. Она защищала Мишель Робидо не столько потому, что действительно верила, что из девушки получится хороший хирург, сколько потому, что они работали в базовой больнице, а задача такой больницы учить, а не наказывать старающихся изо всех сил молодых врачей.

Когда Тина сама была резидентом, у нее вышел конфликт с наставником, величественным Джеральдом Эспозито, который написал на нее докладную: она сказала больному, что существуют и другие методы лечения, помимо того, о котором говорил ему доктор Эспозито. Тине передали, что на следующий день ей надлежит в час дня явиться в кабинет руководителя резидентуры. Буквально дрожа от страха, уверенная в скором конце своей медицинской карьеры, Тина точно в назначенный час постучала в кабинет доктора Барроу. Когда она села, доктор Барроу взял со стола докладную с рассказом о ее прегрешении.

— Знаете, что я об этом думаю? — спросил он и, не дождавшись ответа, порвал докладную пополам и выбросил в мусорную корзину.

Тина машинально проследила взглядом за полетом обрывков, а потом взглянула на шефа. Он вскинул брови, видя, как она поражена нарушением правил, происшедшим на ее глазах.

— Я нисколько не тревожусь за ваше будущее, — сказал он. — Из вас выйдет прекрасный врач. Идите и работайте.

Тина не знала, что сказать, и поэтому не сказала ничего. Возвращаясь по узкой дорожке из административного кирпичного здания в больницу, она сначала смеялась, а потом плакала, не веря своему везению.