По головам - Джордж МакМаннан

«Боже! – пронеслось в сознании Амира. – Ну почему всё так сложно!»

– И если суждено погибнуть, – не унималась Зуля, – я погибну вместе с тобой.

Грубо схватив Зулю за руку, Амир потащил её подальше от стоявших около машины Гагкаева и его подручных, чтобы последующий разговор никто не услышал.

– Амир! – воскликнула от резкой боли девушка.

Таким она любимого не видела. Зуля вообще искренне полагала, что Амир просто никак не способен на злость и грубость, которую она постоянно видела в отце и брате. И такое поведение Амира, разительно отличающееся от того, к которому она привыкла, её испугало.

– Что ты делаешь? Мне больно.

И только убедившись, что никто за ними не наблюдает, Амир отпустил Зулю.

– Ты любишь меня? – спросил он.

Она секунду колебалась, ошарашенная таким поведением Амира, и кивнула.

– Тогда слушай: меня зовут не Амир.

– Как так? – только и смогла почти прошептать Зуля в ответ.

Амир не ответил. Но в его твёрдом и решительном взгляде она прочла, что это не шутка. И сейчас Зуля уже не представляла, кем на самом деле являлся человек, которого она всегда знала как Амира, и которого даже сейчас её сердце не могло разлюбить и, уж тем более, ненавидеть. Скорее наоборот: Зуле очень хотелось прижаться к нему, но присущая роду Гагкаевых гордость и стойкость, не позволили поддаться чувствам.

– Почему?

Она задавала вопросы, на которые он не мог ответить. И не потому, что это «государственная тайна», а потому, что не знал, как и что сказать. Отчего-то так происходит, что в самые нужные моменты слова теряются, тонут в чувствах.

– Это сложно, Зуля, – выдавил он из себя и попробовал слегка обнять.

– Нет, Амир! – выпалила она, отстранившись. – Или как мне тебя называть?

Наблюдавший со стороны за прощанием влюбленных, Гагкаев, не без гордости, улыбнулся, когда дочь так эмоционально отстранилась от Амира.

– В меня пошла! – улыбнувшись, сказал он усаживающейся рядом с ним Макке, – настоящая волчица.

Обернувшись в сторону Зули и Амира и посмотрев на двух молодых людей с горечью в глазах, Макка только молча кивнула. Ведь она знала то, что Сулиман – её проницательный муж – не заметил, поглощенный чувством гордости за дочь. Она знала, что разбивало сейчас сердце не только Зуле, но и ей. Однако о том, что она знала, мужу не сказала.

– Кто ты на самом деле? – сквозь наворачивающиеся слёзы спросила Зуля.

– Меня зовут Сергей, – ответил он. – Я здесь, чтобы попытаться остановить твоего отца.

– Убить! – жестко выпалила Зуля. – У нас это называется простым словом – убить.

– Зуля… – он попытался в самом начале прервать тираду, готовую выплеснуться наружу, но девушка жестом руки оборвала его.

Она не сразу продолжила от навернувшихся на глаза слёз, что смахнула тыльной стороной ладони.

– Ты пригрелся в нашем доме, пользовался теплом нашего очага, делил за общим столом пищу, ты стал нам родным. А оказывается, за Амиром скрывался шакал, который только выжидал момента, когда сможет нанести исподтишка смертельный удар.

Выслушать и принять сказанное, пусть и являющееся правдой, оказалось тяжело. В этот момент в сознании всплыли слова майора Архангельского: «Там будешь только ты и противник. Противник, которого, возможно, придется любить как родного. Не думай, что «свои» тебе помогут, ибо для них ты будешь «чужим». Не полагайся на «чужих», ибо они тебе «не свои». Делай то, что должен».

– Не вини меня и не суди, – жёстко бросил Амир-Сергей, и Зуля умолкла. – Не только ты здесь предана. Не одной тебе сейчас тяжело. Подумай обо мне… Подумай о том, в каком положении оказался я.

– А что ты? – не понимала Зуля.

– Действительно, – его голос повысился, готовый выпалить тираду накопившихся чувств и эмоций: любви, ненависти, боли, отчаяния, всего, что сжигало душу и терзало сердце не один месяц, с самого первого дня, как он ее увидел.

Но Зуля, непонятным образом уловившая, что её любимый готов совершить, приблизилась к нему почти вплотную и приложила к его губам ладошку, оборвав готовые выплеснуться эмоции.

Глаза Амира-Сергея округлились от удивления.

– Ш-ш-ш-ш, – нежно сказала она, – не надо.

Гнев, бушевавший внутри этой хрупкой девушки буквально секунду назад, исчез, словно и не появлялся.

Он чувствовал, как вздымается ее грудь, как стучит сердце, а щеку обжигает её дыхание.

– Кем бы ты ни был, Амиром или Сергеем, – шептала она ему на ухо, – это на самом деле не важно. Аллах послал тебя мне на испытание, а значит, наша любовь писана им на небесах, и мы не расстанемся. Русский ты или чеченец – это не имеет значения. Важно лишь то, что я люблю тебя.

– Эй, – окликнул их Гагкаев, не совсем довольный такой близостью дочери и Амира, – пора ехать!

Зуля отдалилась на шаг.

– Вот, – сказал Амир-Сергей, вкладывая в руки Зули небольшой сверток, – это тебе. Возьми. Я хотел подарить тебе по-другому, но боюсь, такого шанса может уже не представиться.

По щеке Зули скатилась слеза.

– Я сберегу память о тебе, – лишь прошептала она.

Развернулась и побежала к машине.

Амир с тоской смотрел на бежавшую Зулю.

– Ты уверен, – спросил у него Сулиман, когда заурчал мотор машины, – что русские планируют операцию?

Амир слушал в пол-уха.

Машина тронулась с места, медленно набирая скорость.

Амир плотно сжал губы. Любовь к Зуле, досада расставания, ненависть к Сулиману, злость на систему, что бросила его в этот смертельный водоворот.

– Да, – коротко ответил он.

Развернулся и ушел в дом.

г. Грозный, УФСБ России по Чеченской Республике, 3 августа 2009 года

«Такой красоты я не ощущал никогда в жизни. Полнота и сочность красок резали глаз, и казалось, что картина расплывалась, как вода, попавшая на рисунок, сделанный акварельными красками.

Где-то высоко в небе подал голос непонятно откуда взявшийся сокол-кречет. Вскинул голову к небу, ладошкой закрыв глаза от ярких солнечных лучей, но увидел только парившую в небе тёмную точку, и отчего-то явственно почувствовал, что сокол подал свой «клич» именно мне.

И отчетливо услышал: «Смелее».

И вторя, сокол снова коротко кликнул.

А поле простиралось, насколько хватало глаз, далеко за горизонт.

Я снял ботинки и аккуратно ступил на мокрую после недавно прошедшего короткого грозового летнего дождя землю, что приняла меня влажной прохладой и покалываниями ступней от мелких камушков.