Большая красная кнопка - Макс Острогин

Я шагнул вперед. Пол оказался на месте. Мелкими шажками, стараясь ни за что не запнуться, я пересек монтажную и нащупал дверь ванной. Подойдет. Вошел внутрь, нащупал бадью…

Нельзя! Нельзя взрывать в монтажной! Едва не забыл, болван!

Вернулся в коридор. Через вырезанные двери. Через лаз в баррикаде. Вдоль по стене. Кажется, раньше слепоту лечили. Вставляли в голову компьютер, человек с помощью него видел. Или выращивали глаза в особых сиропах, я читал. Сейчас ничего такого нет, сейчас каждый неудачный шаг имеет слишком высокую цену.

Запнулся. Равновесие не удержал, упал в труп. Гранаты не выпустил, разбил кулаки в кровь, едва запястье не сломал. Труп. Алиса. Или Егор. Или китаец. Потом проверю. Сейчас другое.

Шагал вдоль правой стены. Прижавшись спиной, держал направление затылком. Иногда звал. То Егора, то Алису. Они не откликались. Восьмая дверь оказалась открыта, я пнул ее и вошел в помещение. Большое, я не видел, но мне показалось, ушами, что ли, почувствовал.

Швырнул гранаты, выскочил в коридор и на пол.

Рвануло хорошо.

На возвращение в монтажную у меня ушло… не знаю, сколько долго. Полз, отставляя вправо руку. Чтобы нащупать тело. И нащупал.

Это был не Егор, определил по росту. Труп оказался гораздо длиннее и крепче в запястьях. И не Алиса, это я тоже определил. Китаец. Я порадовался – пусть лучше китаец, их наверняка и сейчас много. А нас чуть.

Да нас совсем почти не осталось.

Устал. Спать хочу. Вспомнил про ванную. В них удобно, пару раз я уже пробовал. Ноги выставляются, но к этому быстро привыкаешь.

В ванной оказалось неожиданно тепло.

Устроился получше.

Замер. Глаза не исправлялись. Перед ними по-прежнему стояли белые кругляки, отгораживавшие от меня мир. Я мог закрывать глаза, мог их не закрывать, все равно.

И мне было все равно. Я устал думать, устал бороться, я хотел отдохнуть.

Лежал в ванной до ночи. Наступление тьмы я определил по похолоданию. Когда холод стал нестерпим, я сел, перевесился через борт и вытащил скелет. На нем болталась куртка из шершавого материала, пыльная, но вполне сохранная, я натянул ее поверх брони, надел капюшон. Почти сразу стало тепло, я подумал, что куртку эту прихвачу с собой. Зима на носу.

А еще в карманах обнаружились перчатки, неожиданно теплые, наверное, в карманы были вмонтированы особые теплосохраняющие полости. На несколько мгновений я засомневался, мне почудилось, что в перчатках осталось тепло их бывшего хозяина. Если бы и так. Перчатки мне понравились, тоже возьму их с собой. А что, если у этого трупа и штаны неплохие?

Со штанами потом разберемся.

Куртка согрела меня, и я уснул.

Странно получилось. Место совсем неподходящее, время – самое неподходящее за всю историю человечества, состояние мое… Скверное. Но мне приснился самый счастливый сон за всю мою жизнь.

Утро. Вода катилась медленно, как масло, сворачивалась в широкие, поблескивающие воронки. Я сидел на крутом берегу, свесив ноги, внизу суетились ласточки. За спиной у меня уходил к горизонту луг, на другом берегу лес, по реке плыли куски тумана, туман выдавливался между деревьями, и на широкой отмели стояли мальчишки с удочками. Солнце висело над деревьями, еще не разогревшееся, красный круг и никаких заедин с левого нижнего края, солнце. А я сидел и сидел, глядя, как на кочку из воды пытается выбраться ярко-зеленая лягушка.

Ничего особенного, но мне почему-то было удивительно хорошо и свободно. А главное, безопасно. Совершенно. Как никогда не чувствуется здесь, у нас.

Ощущение. Совсем другое.

Сон длился необыкновенно долго, так что я засомневался, сон ли? Река катилась, солнце висело, не собираясь взбираться дальше, лягушка с усердием заводного механизма карабкалась на берег, упрямая. На меня похожа этим упрямством, я вот тоже карабкаюсь, карабкаюсь, а меня все в воду и в воду, а я все равно.

И не просыпался.

В какой-то момент я подумал, что умер. Что это вот оно и есть, царствие небесное, лягушка, вода, рыбаки, песок и туман.

И не просыпался. Хотелось искупаться, но я не спешил, вода парила, теплая наверняка, но мне хотелось, чтобы солнце разогрелось получше. Только солнце не двигалось, прилипло к небу, наверное, так и полагалось.

Сон длился. Лягушка выбралась-таки на побережье, уцепилась за соломинку и стала жевать ее, посредством этого пережевывания поднималась вверх. Необыкновенно, никогда не подозревал в лягушках такого разума. И такого упорства. Лягушка поднималась, все ближе и ближе, затем она прыгнула и вцепилась мне в ногу. Я ожидал, что будет больно, но случилось не так. Лягушка повисла на пальцах, и это было приятно.

Прохладно.

В коридоре зазвонил будильник. Видимо, Егор потерял, когда его волокли китайцы. Часы старались долго, постепенно затихая, затем выдохлись вовсе, но по коридорам еще некоторое время бродило усталое эхо, а сон не отпускал меня долго. И я не хотел его отпускать. Не хотел возвращаться домой.

Открыл глаза. В них продолжало светить солнце. Я ослеп и не собирался вылезать из ванны. Сдохнуть здесь не самое худшее, что может случиться. Хотя Курок не одобрил бы, сказал бы, что в этом нет ничего героического. В ванне. В куртке, снятой со скелета. Вот тебе и Беовульф.

А ладно.

Некоторое время я лежал просто так, прислушиваясь к ощущениям. Ощущения были скучные, хорошо хоть нога не болела. Или болела, да я не чуял. Решил лежать просто, на боку, а потом на спине, а потом снова на боку, на каждой части тела. Непривычно. Вот просто так лежать, в безделье, в праздности. Хорошо, но очень, очень непривычно. Решил проверить карманы.

В правом внутреннем кармане оказались ключи, много, целая связка. В левом кармане нашелся непонятный предмет, походивший на кожаную книжку, внутри пластиковые квадраты непонятного назначения, я почистил с помощью их ногти. На ощупь.

В нижнем левом кармане обнаружилась плоская серебристая коробочка, я нащупал кнопку сбоку, нажал. Коробочка отворилась с музыкальным звуком. Внутри оказались палочки. Три штуки рассыпались в прах, четвертая оказалась целой. Это были папиросы, я догадался. Кроме того, в кармане оказалась короткая втулка, я нажал на днище. Втулка пшикнула, как раздавленная змея. Зажигалка. Я нажал еще, чиркнуло огниво. Огонек загорелся. Я сунул папиросу в зубы, поджег. Ничего не происходило. Втянул воздух.

В горло, в нос, в легкие ударил горький, тяжелый дым, из глаз брызнули слезы, я задохнулся и закашлялся, и тут же голова закружилась и поплыла. Я выпустил дым и тут же вдохнул еще. Дым был горячий и пьяный, я втянул еще. Второй вдох колыхнул подо мной ванну, я задержал дым изнутри и выдохнул его уже остывшим.

Я курил. Гомер всегда говорил, что курение – грех, кроме того, оно выпивает из человека силы и образует внутри черный наждак. Курение праведникам противопоказано. Но я курил. Минуты через три меня затошнило, причем сильно. В горле запершило, виски сдавило, сердце запрыгало, я отбросил папиросу.