Большая красная кнопка - Макс Острогин

Двинулся по коридору. По правой стене, шаг за шагом, запнулся за будильник. Он брякнул, освободил последнюю трель. Я поднял его, сунул в карман. Стану заводить, слушать, как гремит. В слоне буду его слушать, каждый день, это порядок – утром будильник, вечером тиканье, да я вообще стану его с собой таскать, пусть тиканье всегда остается со мной.

Выбрался за разорванную переборку-баррикаду, двадцать шагов от будильника и вляпался во что-то скользкое. Поймался за стену, поводил подошвой по полу, пытаясь определить. Кровь или другое. Вполне могла быть и кровь. Я выставил здесь растяжку, китаец мог нарваться. Тогда от него вполне могла остаться лужица. Решил не думать, чья это тут кровь, кровь она и есть кровь. У китайцев она, кстати, совсем как у нас, красная.

На лестнице я остановился. Спускался медленно, прощупывая ногой ступени, потому что мне продолжало представляться, что они… китайцы, украли лестницу. Они забрали моих, а мне уготовили судьбу более горшую – несчастным слепцом стану скитаться я по разрушенному миру, в надежде встретить достойную, быструю и героическую смерть, и на каждом шагу меня будут подстерегать ловушки. Подпиленные лестницы, открытые люки, разверзнутые пропасти, капканы, расставленные безумцами, слизни, подкарауливающие путников в темных уголках, сумраки, ждущие в сумраке.

Собрал на языке загустевшую слюну, скатал ее в комок и плюнул. Плевок звонко ударил по бетону, лестница на месте. Плюнул еще, подальше. Вот и нашел способ передвижения – надо найти засохших конфет, набрать в рот и плевать перед собой. Определяться по бряканью, а то никакой слюны не хватит. Проплевывать дорогу, кто бы мог подумать…

Спустился по лестнице. Холл, стекло заскрипело под подошвами.

Улица встретила холодом, морозец прижал щеки, я сместился чуть вправо, нащупал колесо бронемашины. Насколько я помнил, танк стоял как раз напротив Вышки, я привязал леску к колесу, надел катушку на мизинец и двинулся вперед. Пропускал леску между пальцами, старался держать натяжение. Натяжение важная вещь, с помощью нее легко отмечать отклонения в сторону – если пальцы начинает резать, значит, смещение.

Сто метров. Медленно, со скрипом, еле-еле. Через две машины перелез, привязал леску к железке, поперся обратно. Отвязал леску от колеса, вернулся. Черепаший способ перемещения, другого, впрочем, нет. Вперед, вперед, через двести метров наткнулся на колонну воздушной дороги, привязал леску к ней и ступил на дорогу обычную, в лабиринт из скученных и перевернутых машин. Идти напрямик здесь было сложно, мне пришлось вилять, запоминая правильное направление. Пробраться сквозь мятое железо без потерь не удалось, наткнулся на острое, оцарапал руку. Зацепился рюкзаком, дернулся, съехал по капоту. Рюкзак из несгорайки сделан, отличная ткань, действительно не горит, не рвется, не намокает. Поэтому при зацеплении легко освободиться не получилось, пришлось подергаться.

Самые пустяковые вещи без зрения становятся неожиданно сложными, я выпутывался из рюкзака не меньше пяти минут, и порезался еще, и едва не раздавил пальцы дверью. А потом вообще пришлось карабкаться по автомобильным крышам. Подумал, что идея с леской не такая уж и хорошая, не очень удобно возвращаться назад, в этой мясорубке легче легкого переделаться в кровавую кашу.

Запнулся. Штырь, обломок бетона, потерял равновесие, леска натянулась и зазвенела, тонкая, ноль четыре миллиметра, я повис на ней, крепкая, умели раньше делать, качнулся в обратную сторону, леска ослабла. Вытянул все сто метров, теперь надо привязать. Тут мне в голову пришла крайне неудачная мысль. Рюкзак мешал. Ползать с ним по этим развалам было не очень удобно, поэтому я решил его оставить. Отупел. Не только ослеп, но еще и в мозгах повредился, это точно. Скинул рюкзак, привязал леску к лямке. Немножко отдохнул и полез обратно, стараясь не выпускать леску, зажимал ее в кулаке.

Конечно, я оборвался. Слишком сильно оперся о капот, а он треснул, давным-давно прогнил, зараза. Я провалился в двигатель, леска разрезала пальцы, я ее не выпустил, хотя она добралась почти до кости. В спину упиралось твердое и острое, надо было выбираться, я пошевелился, леска натянулась до предела, и я выпустил ее, чтобы не разорвать. Леска дзинькнула, распрямилась, проныла, как плохо натянутая струна.

Выбрался из капота, поднял руку. Ничего. Я должен был наткнуться на леску, но ее не нашлось. Я поднял вторую руку, принялся размахивать ими, даже немного подпрыгивал.

Леска исчезла.

Я попробовал влезть на капот и снова провалился. Поднял двустволку, постарался поймать ее прикладом. Пусто. Леска пропала.

Я метался между совершенно одинаковыми на ощупь поверхностями, стукался, царапался и запутывался все больше и больше. Потерял направление. Прокусил губу.

Видимо, леска все-таки оборвалась. Ноль четыре, не выдержала. Слишком много острого. Обломки, осколки, всего-то и надо – царапнуть чуть. Болван. Одуревший болван!

Я уселся на покрышке. Хорошо, что есть куртка, тепло. Надо успокоиться. Если леска действительно оборвалась, вряд ли получится найти конец. Да черт с ней, с этой леской!

Я пополз. Как я думал, в сторону Вышки.

Это продолжалось долго. Лез по крышам, протискивался между бортами, иногда подлезал под, а иногда напрямик, через салон. Раньше я никогда не сидел внутри, оказалось, что зря. Сиденья мягкие, двери закрывались плотно, тишина внутри. С каждой машиной я запутывался все больше и больше. Стало холодать, наступала ночь, но мне было плевать, я не чувствовал усталости и спать не хотел, брел, полз, лез, протискивался и остановился, только когда холод стал совершенно нестерпим – приложившись щекой к металлу, я едва не оставил на нем кусок кожи. Тогда я забрался в первую же машину, закрылся изнутри, устроился на заднем сиденье и стал ждать рассвета.

Ночь выдалась глухая. Над улицей полз заморозок, мертвый, как мрец. Окружавшее меня железо пело и похрустывало, съеживаясь от холода, я сжимал двустволку и старался выслушать посторонние звуки.

Так продолжалось до утра. Утром показалось солнце и вокруг перестало хрустеть, сделалось тихо, и я услышал сопение. Рядом, за дверью моей машины.

– Кто здесь? – спросил я.

Само собой, никто мне не ответил.

А я понял, кто это. Трупный Дед. Тот, кто спускается по печной трубе. Только он не подарки приносит, он башку сносит. Перерезает горло, сбрасывает с крыши, режет ремни из спины. Добрый такой старикашечка.

В этот раз проспал долго. Солнце влезло высоко и как следует разогрело крышу, тепло распространялось по салону, так что мне стало жарко, пришлось расстегнуть куртку. Хотелось пить, внутри на окнах от перепада температур образовалась вода, собравшаяся из моего дыхания. Я стал облизывать стекла. Одно облизывал, другие запотевали, через час жажда отступила. Язык чуть не натер.

Вылезать наружу не спешил, достал из кармана будильник. Завел и стал вертеть ручку минутной стрелки. Внутри часов щелкнуло, и он зазвонил. Наверное, целую минуту я наслаждался дребезжащим звуком, затем пнул дверь и выбрался на воздух.