Мефодий Буслаев. Книга Семи Дорог - Дмитрий Емец

Он зубами стащил с шампура кусок мяса.

– И чего теперь? Если бы я его не прогнал, он через полчаса лежал бы под столом.

– Гнать его, конечно, надо, но при этом любить, – сказала Ирка, ощутив надуманность посыла. Ну не получалось у нее любить этого поэта с шарфиком, хоть медитируй шесть часов подряд. Жалеть, понимать, сочувствовать – и то слегка. Видимо, и это неплохо. Не продавливать себя сразу «на любовь», а начать с чего-то небольшого. Просто немного помочь или хотя бы попытаться понять.

* * *

Нужную улицу нашли почти сразу, а вот дом никак не получалось. Маленький и придавленный, он спрятался за ряд дорогущих гостиниц и застенчиво отзанавесился от улицы кустом сирени.

Ирка смотрела на забор и, несмотря на клумбы, ощущала стылую медлительную жуть.

– Чего ты? – спросил Матвей.

– Я боюсь.

– Чего?

– Ну она же… сама себя…

– Ну да, – кивнул Багров. – И что?

– Я видела однажды самоубийцу. Подруга Бэтлы. Хотела остаться красивой и чего-то наглоталась. Ей в нос влезала и спокойно вылезала муха. И тогда я поняла, что страшно – это когда не монстры с пилами. Это когда вот так, – объяснила девушка.

Матвей некоторое время безуспешно искал звонок. Не найдя, перемахнул через забор и через десять секунд открыл калитку изнутри. На штанине у него болталась молчаливая собака.

– Хорошая девочка! Очень хорошая, – успокаивающе говорил Матвей, гладя рычащую собаку по голове.

– Это мальчик!

– Не вселяй в нее сомнений! – сказал Багров. – Иди, девочка, иди, моя хорошая! У тебя наверняка есть какие-то срочные дела, о которых ты совсем забыла!

«Девочка» разжала зубы, задрала лапу на столбик ворот и ушла на улицу. У нее и правда оказались дела. По крошащейся бетонной дорожке Ирка и Матвей подошли к дому.

– Письмо у тебя с собой? – с беспокойством спросила она.

Багров нашарил в кармане конверт. В море он сильно раскис. Чернила поплыли, текст проступал через конверт. Держа его за край, Матвей постучал. Им открыла маленькая женщина. Выглядывая из-за двери, она придерживала на груди кофту. На парня взглянула мельком и перевела взгляд на девушку, окинув всю ее фигуру быстрым и внимательным взглядом. Бывшая валькирия обрадовалась, что на ней длинная, не по размеру туника, прикрывавшая колени. Багров купил ее на набережной вместе с попсовой бескозыркой.

– Калитка была открыта? А собака? – спросила женщина.

– Девочка ушла, – сообщил Багров.

Шутки она не поняла.

– Комнат я не сдаю! – сказала она.

– Мы и не снимаем, – Матвей протянул ей конверт. – Это, наверное, вам. Простите, что в таком виде. Он в море упал.

Маленькая женщина взяла мокрый конверт. Письмо обвисало в руке, как живая медуза. Она мельком взглянула и опустила руку.

– Вы не будете читать? – удивилась Ирка.

– Я не читаю своих писем, – женщина повернулась спиной и, не закрывая дверь, прошла в дом.

Ребята остались на пороге. В руках у Ирки был поскуливающий щенок.

– И что нам теперь делать? Уходить? – шепотом спросила она.

Потоптавшись, они направились было к калитке, но тут женщина окликнула их, и пришлось войти. Тесная кухонька-прихожая с газовой плитой, и сразу за ней чистая комната. Стол с аккуратной стопкой книг. Кровать, застеленная так, что сесть на нее не решится даже муха. Рядом с кроватью на коврике – кот. Невероятно, но строгая дисциплина написана даже на его наглой морде.

Женщина сидела на краешке стула. На коленях у нее был мокрый конверт.

– Вы знали Аню? – спросила она.

Ирка оглянулась на Багрова.

– Очень мало. Почти нет, – быстро сказал тот, лавируя между правдой и ложью. – Мы знакомы с гардеробщицей, с которой она работала в гипермаркете. Та просила передать письмо, и…

Хозяйка дома кивнула.

– В первый раз у нас? – спросила она, но как-то без интереса, точно сработал остаточный завод в игрушечной машинке.

Ирка ответила, что в первый. Женщина встала и открыла внутреннюю дверь.

– Вот ее комната! – сказала она.

Трехкопейная дева увидела небольшую, метров шести, узкую комнату с большим окном. Теснота искупалась тем, что прямо на оконное стекло с той стороны наваливался цветущий кустарник.

Она остановилась на пороге. Нога попыталась шагнуть вперед, но, словно испугавшись своего желания, отступила. На мгновение возникло ощущение, что она вернулась домой. Комната была тщательно убрана: ни книг в шкафу, ни фотографий на стенах, ни бумаг на столе. Ничего, что позволило бы судить о личности девушки, когда-то жившей здесь. Лишь плюшевый заяц, сидевший в углу кровати, что-то попытался поведать о своей хозяйке, но так и не смог этого сделать. Чуть больше сообщили балетки, привязанные лентой к спинке.

Маленькая женщина подошла к ним и потрогала их рукой, точно гладила котенка.

– Ей все давалось безумно легко. В четыре года она уже читала. Лучшая в классе, в любых занятиях: танцы, гитара, литература, биология… Да только что толку? Начнет и бросит, никакой силой не заставишь. Потом уже только я осознала. Талант – это не мелькание чередующихся интересов. Это способность долго заниматься одним и тем же, не обращая внимания на все остальное, – сказала она сухим голосом, будто читала по книге.

Ирка кивнула. Она поняла это еще в Сокольниках, наблюдая пьянчужек, приходивших греться на солнышке. Порой она сидела где-то неподалеку и могла подолгу их наблюдать. И вот что поражало: большинство алкашей были людьми безусловно одаренными. Многие прекрасно пели, другие когда-то серьезно занимались спортом, у третьих можно было узнать все на свете, начиная от устройства атомной бомбы и до года смерти лидера «Битлз».

Одаренные чаще обычных бывают психованными, изуродованными, скатившимися. Им больше дано светом, но и давление мрака на них больше. Поэтому, когда Ирка теперь видела на улице пьянчужку, всякий раз думала, что он имел куда больше шансов стать Пушкиным, чем пузатый дядя Гриша, который крутит на пальце ключи от машины.

– А… откуда она? Ну, с собой покончила? – внезапно спросил Багров.

У Ирки замерло сердце. Спросить такое. Но маленькая женщина ответила неожиданно спокойно.

– Это было не здесь. Но за неделю до смерти она приезжала. Была как сумасшедшая, на вопросы не отвечала. Взяла маркер и пошла на гору Волошина. Зачем – не знаю.

– А гора – это…

Женщина неопределенно махнула рукой.

– Там. Всякий покажет… – и добавила совсем слабо: – Мне больно. Идите!

Ребята попрощались и пошли.

– Вы учительница? – спросил Багров уже с порога.