Любовники смерти - Джон Коннолли

– Где она сейчас?

– Какое это имеет значение?

– Она использовалась во время стрельбы.

– Не помню. Я плохо помню, что было после стрельбы. Я просто ехал на ней. Я хотел убраться оттуда.

– Вы были в состоянии аффекта. Вы это хотите сказать?

– Наверное, так и было. Я впервые кого-то застрелил.

– У них не было оружия, – сказал Козелек. – Мы посмотрели. Они были безоружны, оба.

– Я не говорил, что они были вооружены. Я сказал, что у парня могло быть оружие.

Козелек затянулся, и сквозь дым пристально посмотрел на сидевшего перед ним человека. Он казался отстраненным с того момента, как его привели на допрос. Это могло быть вызвано шоком. Из города приехали детективы департамента внутренних расследований с личным делом Уилла Паркера. Как он только что сказал, никогда раньше он никого не убивал, ни официально, ни, судя по тому, что выяснил Козелек, неофициально (он сам двадцать лет прослужил в Нью-Йоркской полиции и не имел иллюзий о таких вещах). Ему было трудно возложить на этого человека ответственность за убийство двух подростков. Но Козелек не так оценивал эту ситуацию: дело было не столько в том, что Уилл Паркер был в шоке, сколько в том, что он, похоже, хотел как можно скорее покончить с этим делом, как осужденный, который хочет, чтобы его скорее увели из зала суда в место исполнения приговора. Даже его описание событий, которое Козелек считал ложью, было лишено желания убедить в своей правдивости. Паркеру было все равно, поверят ему или нет. Они хотели объяснений – он дал им объяснение. Если они хотят искать в нем несоответствия – пусть ищут. Ему все равно.

Вот это и хотелось бы понять, подумал Козелек. Этому человеку все равно. Речь идет о его репутации и карьере. У него на руках кровь. Когда обстоятельства убийства станут выплывать, пресса начнет лаять, требуя его крови, и в департаменте полиции найдутся такие, кто будет готов бросить псам Уилла Паркера как жертвоприношение, как случай показать, что полиция не терпит убийц в своих рядах. Козелек уже понял, что идут споры, что люди с сильной репутацией, чтобы защитить Паркера, взвешивают целесообразность переждать шторм и отстоять своего служащего и возможность того, что подобное отстаивание может подорвать репутацию департамента, и так уже не популярного и все еще не оправившегося после серии коррупционных разоблачений.

– Так вы говорите, что не знали этих подростков? – спросил Козелек. Этот вопрос уже не раз задавался в этой комнате, но Козелек улавливал тень неуверенности на лице Паркера каждый раз, когда он отрицал знакомство с ними, и он увидел то же и на этот раз.

– Парень показался знакомым, но не думаю, что мы с ним когда-либо встречались.

– Его звали Джо Драйден. Родился в Бирмингеме, штат Алабама. Приехал сюда пару месяцев назад. Он уже был на заметке в полиции – в основном по мелочам, но он был на пути к чему-то посерьезнее.

– Как я уже говорил, я не был с ним знаком лично.

– А с девушкой?

– Никогда не видел раньше.

– Мисси Гейнс. Из приличной семьи в Джерси. Ее семья заявила о пропаже неделю назад. У вас нет никаких догадок, как она могла оказаться с Драйденом в Перл-Ривер?

– Вы уже спрашивали меня об этом. Говорю вам: не знаю.

– Кто приходил к вам домой вчера вечером?

– Не знаю. Меня не было дома.

– У нас есть свидетель, который утверждает, что видел, как вчера вечером в ваш дом входил какой-то мужчина. Он оставался там некоторое время. У свидетеля вроде бы сложилось впечатление, что тот человек держал в руке пистолет.

– Как я уже сказал, не знаю, о чем вы говорите, но ваш свидетель мог ошибиться.

– Я думаю, это надежный свидетель.

– Почему же он не вызвал полицию?

– Потому что ваша жена открыла дверь и позволила тому человеку войти. Похоже, она его знала.

Уилл пожал плечами.

– Мне про это ничего не известно.

Козелек сделал последнюю затяжку и затушил окурок в треснутой пепельнице.

– Почему вы выключили магнитофон? – спросил Уилл.

– Потому что департамент внутренних расследований не знает про вооруженного мужчину, – ответил Козелек. – Я надеялся, что, может быть, вы мне расскажете, почему вы решили, что ваши близкие в опасности и вам нужно защитить их, и как это может быть связано с двумя подростками, которых вы застрелили.

Но Уилл не ответил, и Козелек, понимая, что ситуация вряд ли изменится, на время отказался от дальнейших расспросов.

– Если департамент внутренних расследований узнает об этом, они допросят вашу жену. Вам нужно прояснить ваш рассказ. Господи, почему вы просто не подбросили в машину левый ствол? Ствол в машине – и во всем этом не было бы необходимости.

– Потому что у меня нет левого ствола, – ответил Уилл и впервые проявил некоторое оживление. – Я не из таких копов.

– Ну, тогда у меня для вас новость, – сказал Козелек. – В машине найдены двое убитых подростков, оба не вооружены. Так что теперь вы из таких копов.

Мы приближались к концу.

– Я забрал твоего отца из Оранджтаунского участка перед полуднем, – рассказывал Джимми. – На улице ждали репортеры, и они увидели копа, который был теперь не на службе. Он с накинутым на голову пальто сидел на заднем сиденье седана без опознавательных знаков, а потом его отвезли под вспышки фотоаппаратов, пока я ждал позади здания полиции. Мы поехали в заведение Грили в Оранджтауне. Его там больше нет. Теперь на его месте бензоколонка. Но тогда там было что-то вроде бара, где давали хорошие гамбургеры, свет был неяркий, и никто никого ни о чем не спрашивал, кроме как «Еще порцию?» или «Хотите к этому картошки?». Я захаживал туда иногда со своим племянником и сестрой. Мы с сестрой теперь почти не разговариваем. Она сейчас живет в Чикаго. Она решила, что я подставил племянника, когда попросил его зайти к тебе и твоей матери, но мы все дальше расходились еще задолго до этого.

Я не перебивал его. Он кружил вокруг самого ужасного, как собака, боящаяся схватить испорченное мясо из рук чужого.

– Так случилось, что, когда мы пришли, там никого не было, кроме бармена. Я знал его, а он меня. Наверное, он мог узнать и твоего отца, но, если и узнал, ничего не сказал. Мы выпили кофе, поговорили.

– И что он сказал?

Джимми пожал плечами, словно это не имело значения или не имело отношения к делу.

– То же, что и Эпштейн: это были те же самые люди. Они выглядели по-другому, но он увидел это у них в глазах, и в словах девушки, и знак на руке парня только подтвердил это. Это была угроза возвращения. Я все время думаю об этом.