Ипостась - Вадим Панов

Да, у четвертого были черные волосы.

А в следующий момент сам получает удар по голове рухнувшей с потолка балкой.

Было ли все именно так на самом деле или его сознание само дорисовало детали, которые он хотел увидеть? Кхайе рассказала только о том, что четвертый собирался ее убить. Ни слова о разговоре Окоёмова с бойцом, ни о том, что происходило дальше.

Когда Окоёмов очнулся в лесу на следующее утро, у Кхайе не было никаких вещей. Только вот эта одежда, лежащая сейчас рядом. Но Василий помнил черную сумку. Что было внутри и почему девушка ее так держала?

Нет, спрашивать у нее он не собирался. Глупо. И какая разница.

– Так, значит, я тебя спас?

– Я ведь тебе это уже говорила.

Да, говорила, он помнил. Но только сейчас в памяти всплыла картинка. Остальное пока скрыто туманом, но Окоёмов теперь был уверен, что в ту ночь он никого не убивал. Вообще никого. И четвертый, получивший прикладом по затылку, погиб не от рук Окоё– мова. Он подорвался на мине, оставленной Лейтенантом, удар только оглушил его.

Потом они бежали. Или ползли – здесь воспоминания путались. Но он точно как-то передвигался. Вряд ли Кхайе, такая маленькая и тонкая, смогла бы оттащить его самостоятельно. Удар балки и змеиный яд стерли эти воспоминания навсегда.

Пальцы Окоёмова гладили волосы Кхайе. Прямые черные волосы, такие же, как у большинства бирманцев, только отчего-то ему они казались чем-то исключительным. На затылке рука постоянно цепляла едва возвышающийся над кожей пластик – гнездо «балалайки». И сам чип у девушки тоже имелся. Редкость для этой странной страны.

– Откуда у тебя это?

– «Балалайка»?

Смешно слышать исконно русское слово из уст девчонки, которая и по-английски-то говорит с трудом.

– Да. В Мьянме мало у кого есть чипы.

– Я жила в большом городе.

Окоёмов бывал в «большом городе». В Мандалае. Там с сетью дела обстояли немногим лучше, чем здесь, в лесу. Доступ найти можно было, но за очень большие деньги, в очень определенных местах и в очень определенное время, которое случалось в лучшем случае пару часов в месяц. И Катастрофа не внесла особые коррективы в расписание работы сети, насколько понял Василий.

– В Янгоне, – добавила Кхайе.

Янгон когда-то давно, лет двести назад, еще при британцах, был столицей. Теперь его нет, на том месте, где стоял огромный мегаполис и порт, в котором вполне возможно, и был нормальный доступ в сеть, плескалось море. Причем до ближайшего берега простиралось еще около сотни километров водной глади.

Окоёмов вспомнил море. Последний раз он видел его, когда ушел из монастыря. Море уничтожает следы человека не просто быстро – мгновенно. Это на берегу можно найти массу свидетельств произошедшей катастрофы: обломки домов, покореженные мобили, разбросанные вещи, которые были дороги кому-то, а потом в одну секунду превратились в никому не нужный мусор. А море, сожравшее чуть ли не треть страны, совершенно обычными и чистыми волнами плескалось о свалку, в которую превратилось побережье. Оно выплюнуло человеческий хлам на берег.

Кхайе куда-то ушла. Из темноты было слышно, как от ее движений шуршит листва.

Окоёмов слушал звуки ночного леса. Вокруг пищала, шуршала, кричала настоящая сила. Природа, жизнь – вот сила, которую не победить. Ее не берет ничто: ни технологии, ни радиация, ни люди с их неуемной жаждой уничтожения. Живое легко умирает, так задумано, в этом суть живого. Но жизнь – бессмертна. На смену динозаврам обязательно придут млекопитающие, даже если выжигать каждый клочок планеты напалстером. Истинная эволюция, вектор развития, который никогда не поменяет своего направления. Так задумали боги. И так задумали богов.

Но есть ли сила в Традиции? Традиция движет умами, она заставляет толпу идти в одном направлении, скрепляя слабых поодиночке людей в непобедимую массу. Но направление выбирают люди. Традиция не работает сама, ее основу составляют те, кого называют поводырями. Или не называют – не все поводыри видны, кто-то направляет, оставаясь в тени. Так в Традиции сила или в поводырях?

История знает немало фактов, когда поводыри ни в грош не ставили саму Традицию. Она была для них лишь инструментом, удобной и доступной силой. Но стала ли от этого Традиция слабее? Скорее, нет. Сильными поводырями Традиции только крепнут.

До Катастрофы Окоёмов верил в силу Традиции, теперь ему стало все равно. Он делал то, чего от него хотели, не потому, что считал это правильным. Просто лучшего варианта не было, а бездействие убивало не хуже краш-пули.

– Окоёмов! – кричал старпом. Здоровенный мужик с пышными рыжими усами, которые превращали своего обладателя в персонажа не то детских мультфильмов, не то не менее детских сказок. – Ты в Джакарте бывал?

– Нет. Никогда.

Воспоминания нахлынули сами, Василий не мог ничего с ними поделать. Сознание медленно отключалось, организм устал и требовал сна.

Старпом был хорошим мужиком. Веселым.

Был – Окоёмов собственными глазами видел, как голова рыжего гиганта разлетелась на куски после того, как он сам пустил себе пулю в лоб. Его могучее тело медленно вращалось, улетая с гребня исполинской волны, на которую взобрался крейсер, вниз, туда, где маячило коричневатое дно.

– Вот и посмотришь, – старпом улыбнулся, видимо, вспоминая предыдущие визиты в Индонезию. – Тебе понравится. Точно говорю, тебе понравится.

Ему бы обязательно понравилось. Если бы он добрался до Джакарты. И после того как Индонезийский порт принял их крейсер, Окоёмов больше никогда не увидел бы палубу «Ивана Грозного».

Тогда он еще верил в силу Традиции.

Глаза закрылись, став тяжелыми, словно отлитыми из свинца. Сон полностью завладел сознанием бывшего мичмана Василия Окоёмова.

Несмотря на то что давно наступила ночь, тишины не было. Лес жил своей жизнью – днем одной, ночью совсем другой. Люди полагают, что это они придумали «ночную жизнь», в мегаполисах и Анклавах, не засыпающих ни на секунду. Вечно бурлящих, залитых светом электрических огней. Здесь ночью ярче, чем днем, солнце не в силах тягаться с гигаваттами электрического света. Так было раньше. Скоро, совсем скоро все вернется на круги своя – планета медленно, но верно приходила в себя. Или возвращалась в болото, в котором постепенно тонула последние несколько сотен лет?

Но жизнь никогда не прекращалась с наступлением темноты. Это люди – дневные животные, видящие во тьме лишь собственные страхи, порожденные атавистической памятью, доставшейся в наследство от обезьян, – решили, что сделали возможной жизнь ночью, залив все электрическим светом. Но лес так же, как миллион лет назад, бурлил, ночная жизнь в нем кипела, и ей не требовался свет.

Маленькие лягушки, какой-то быстрый зверек, похожий на крысу, еж, змеи, лениво ползущие в ночной прохладе. В лесу нужно соблюдать осторожность – здесь человек гость, а не хозяин, и вести себя требуется соответственно.