Смертию смерть поправ - Евгений Львович Шифферс

Фома стоял у открытой могилы, руки у него были нечистые, пальцы оттопырены в стороны, из-под ногтей текла кровь, он устал, земля была твердой, плохо поддавалась голым ладоням.

Когда он увидел меня, то просто и покорно отошел в сторону, давая мне возможность пройти. Я спрыгнул вниз, лег там, широко открыв глаза, чтобы ударила в них боль, когда Фома кинет первый ком земли. Он кинул, а потом с мокрым хрипом навалился на холмики песка, бросал его ногами, выравнивая землю, торопясь стать сверху крестом. Наконец стал.

И закричал, как дитя, ПРОРАСТАЮ! Мои волосы, мои река и боль пробили ему стопы снизу, привязали корнями дерева к земле, чтобы пророс он, чтобы открылись в ладонях дети листвой.

И крик его в мир много летел.

А потом кинулся к нему мальчик, схватил его в охапку, и оторвал все же с могилы, отнес его и положил рядом, и кровь текла мокрой водой на землю из проросших стоп Фомы, положил мальчик Фому на землю, а сам стал вместо него крестом, и закричал, закричал-засмеялся малыш:

НАПИШИ ПРОСТУЮ КНИГУ, ФОМА, ПРОСТУЮ, КАК БЕЗУМИЕ, СЛЫШИШЬ, И ТОГДА ЗАШУМЯТ ЛИСТВОЙ ВСЕ КРЕСТЫ, ФОМА, СЛЫШИШЬ, ПРОСТУЮ, КАК БЕЗУМИЕ.

Пророс деревом.

Последняя глава

Откровение

Хорошо, я напишу, я постараюсь.

1966~67 год

Книга вторая

Эдип и Иисус

Итак, идите и научите все народы, крестя их во имя ОТЦА и СЫНА и СВЯТАГО ДУХА.

Ев. от Матфея

Посему, как преступлением одного всем человекам осуждение, так правдою одного всем человекам оправдание к жизни.

Послание Павла Римлянам

Говорят, что во времена «блокады Ленинграда» пропала фотография 20-30-х годов (1820-30 гг.) прошлого века, на которой Рудольф Стефан Шифферс, полутора лет, сидит на коленях матери. Потом Рудольф Стефан Шифферс станет д.т. советником, директором Симбирской конторы Удельного Ведомства, ведавшего «уделами» царствующей фамилии. Р.С.Шифферс пребывает на утерянной фотографии одним из 14 детей пожилой дамы в чепце. Генерал-лейтенант Владимир Рудольф Шифферс был одним из семерых детей Рудольфа Стефана. Профессор Военно-Инженерной Академии сорокалетний генерал был нездоров и умер в 1913 году в имении какого-то родственника Гранкино возле Константинограда.

Стефан Шифферс вел какие-то «мануфактурные» дела в Ямбурге, пристани на р. Луге, которая, быть может, хоть чем-то напоминала им о Рейне и Эльзасе, который они зачем-то покинули. С некоторой долей печали можно думать, что Рудольф Стефан Шифферс нес в своих чреслах правнука Евгения Шифферса, чтобы сей написал «прорыв-в-миф» на русском языке в Москве 70-х годов XX века. При всей доморощенности и самонадеянности подобной историософии следует не опустить «проклятия или благодарения» семени Шифферсов, решивших произрастать далее на этой земле. Итак: благодарение!

Предисловие

О том, что предисловия пишутся после конца записанного, известно. Менее известно или вовсе неизвестно, что же еще движет автором, когда он пишет предисловие. Что, собственно, можно еще «предисловлять», если слова заполнили многие белые страницы, или обводя скрытое в них, или высекая на них чуждое им? Сдается мне, что я пишу предисловие из гуманных соображений, ибо уже если решаешься выпустить листки из рук для чтения другим, то делом великого гуманизма является предупредить читающих, что их ждет, чтобы, возможно, уберечь несчастного, или предупредить неразумного, или указать стойкому, какие главы можно пропустить, чтобы сразу грызть зерно, не ломая ногтей в соскабливании скорлупы грецких орехов, нутро которых может оказаться или уже сгнившим, или еще горьковато-недозрелым. Действительно, друзья, так много пишут сейчас, что надо бы провести законом положение, чтобы автор вкратце рассказывал читающему, что там и как может его ожидать, — особенно же тогда, когда читаемое не издано широко принятым способом и несет тихий соблазн «рукописных списков». Так вот: на этих многих страницах записана история писатели Фомы; чтобы показать, что он, Фома, писатель, что, конечно, спорно, ибо никому, собственно, неизвестно, что следует понимать под этим словом всерьез, но пока будто бы принято, что писатель — это тот, кто пишет свои созерцания словами на бумаге, потому что и композитор, конечно же, тоже писатель, хотя пишет звуками свои созерцания, как художник красками и линиями, а молитвенник молитвами и безмолвием, — так вот, чтобы показать, что он, Фома, писатель, приводятся в текстах его произведения, числом три: пьеса «Круги», попытка сценария «Числа» и то, что умерший в сумасшедшем доме Фома сам назвал «Простая книга Фомы», — она и составляет третью часть трилогии вместе со страничкой-главой «Визит», в которой эту книгу писателя Фомы приносит автору, уже неоднократно появлявшемуся на страницах и ведшему странные разговоры с Фомой, человек из Игнатовского сумасшедшего дома по имени «верблюд Хаи». Внимание: тот читатель, который уже устал от всяких странных романов-мифов, может весь роман не читать, прочесть только последнюю «Простую книгу Фомы»; она посильно может быть интересной и даже в какой-то мере информационно полезной для человека из читателей верующих и интересующихся богословием: «Простая книга Фомы» — плод его долгих раздумий и мучений автора, создавшего Фому и ведшего с ним, Фомой, многие диалоги на страницах, как, в какой-то мере, и автора, который пишет это предисловие, который, как будет понято теми, кто решится читать от начала до конца, не совсем совпадает с автором, который говорит, что он-де придумал Фому Таким образом, первые две книги: «Автобиография» и «Эдип и Иисус», кроме целого ряда проблем, которые там ставятся, представляют, на мой взгляд, странную, в общем даже трудно квалифицированную склоку между этими тремя о правах и полномочиях автора во взаимоотношениях с его персонажами, — эта склока и дала, по-видимому, возможность хорошо одетому господину из главы первой книги «Я тихо стоял у столба» сказать стоявшему там и плачущему, что все предложенное вниманию по сути лишь плохо и провинциально переваренные отбросы зарубежных веяний, поэтому, внимание: можно сразу прочесть эту главу, чтобы потом уж решить, что и как. Человеку же, которому немного скучновато, которому, как говорит один мой приятель, доморощенный московский экзистенциалист, «собственно, судя по всему, некуда торопиться!», словом, человеку, который решит читать от начала и до конца, я хочу пожелать успеха: если он добредет до конца, то во всяком случае м н е он сделает приятное! Может быть, он напишет мне письмецо, сказав все, что ему захочется сказать, а может быть письмецо на заданную тему, именно: когда Фома написал, и что означает написал, свою «Простую книгу»? Раньше всей этой сложной истории или в ее конце? Все