Сокол Спарты - Конн Иггульден

И тут, стоило Киру представить наихудшее, как страх истаял сам собой. Если его брат падет, то царем станет он, Кир. В этом и есть главный смысл. Пусть Артаксеркс стянет сюда, на равнину этой великой реки, хоть целый мир – исход судьбоносной битвы будут решать всего две жизни. На душу снизошел прохладный покой. Кир наконец-то смог сделать глубокий вдох. Вот так, не столь уж и плохо. И не так уж сложно. Один удар положит конец всему.

В качестве личной охраны с царевичем ехало шестьсот всадников, все как один истово преданные своему повелителю. Те, кто тронулся было с Оронтом, все еще чувствовали горький стыд и подозрительность к себе товарищей. Теперь они отчаянно стремились себя проявить, доказав свою верность и искупив вину. Сейчас, видя, как силы брата обкладывают его войско со всех сторон, царевич убедился, что выбор у него остался лишь один. Надо поставить на кон свою жизнь, всего на один ближайший час. Он будет острием разящего копья – которое, будучи брошенным, вернуться назад уже не сможет.

– Парвиз! – наигранно бодрясь, гаркнул он.

Верный слуга вскинул голову, радуясь тому, что может чем-то пригодиться.

Парвиз неплохо держался на своей старой кляче, но сравниться с воинскими качествами телохранителей, конечно же, не мог.

– Езжай-ка назад, – велел ему Кир. – Здесь тебе не место.

На лице Парвиза мелькнуло смятение, но, во всяком случае, ему была дарована жизнь.

А Кир уже подзывал к себе другого подчиненного:

– Сотник Хадид!

Сотник, подъехав, почтительно склонился в ожидании приказаний, на которые времени, в сущности, не оставалось. Расстояние между двумя силами сужалось, будто щель последнего закатного света на исходе дня. С их столкновением выскакивать из бучи будет уже поздно. Да и некуда.

– Верные, за мной! – призвал телохранителей Кир, уже не оглядываясь.

Его жеребец, повинуясь удару пяток в бока, с диким визгливым храпом взвился на дыбы и рванул впереди остальных. Телохранители с гиканьем устремились вслед за царевичем, который понесся над полем – в бешеной веселой лихости, словно нет в нем веса, нет под ним тверди. Он летел стрижом, спешащим под грозовыми тучами, царственным соколом среди кипящей бури.

Внутри занималось, распаляло чувство схватки. Воздух хлестал порывами, а ритм галопа упруго и ритмично бил снизу, как тугой барабан. Упершись коленями в чересседельник, Кир сидел высоко, подавшись через плечи своего скакуна; вместе они сейчас составляли единое целое. В одной руке он держал приопущенное копье, а меч у него чутко дремал сзади, готовый быть выхваченным.

Штандарты брата с расстояния зазывно манили. Краем глаза Кир видел несущихся рядом телохранителей, на скаку образующих клин. Это было безумием, но он что-то вызывающе вопил вражьим рядам. Голос терялся в тяжелозвонких раскатах и выкриках боя, хотя слов и не было, а был лишь первозданно дикий крик и жажда отмщения. Глаза жгли злые слезы, припорошенные мелкой жаркой пылью.

Враг, конечно же, знал, кто он. С первых же секунд, что царевич отделился от своих полков, он был замечен. Никто другой, кроме царевича рода Ахеменидов, не поскачет во главе шестисот всадников. Те, кто первыми принял на себя удар этой темной крылатой бури, попросту отскакивали – то ли из страха перед молниеносным броском, то ли лично перед царским сыном. Расстояние само по себе было небольшим – какие-то секунды, – и приказов о перестроении не поступало.

Кто-то не успевал даже вскинуть руки перед конями и копьями стремглав летящих всадников. Десятки шарахались или в страхе отпрыгивали в стороны. Те, кто отважней или просто медлительней, разлетались истоптанными и рваными в клочья тряпичными куклами. Кира на скаку что-то крепко хлестнуло под колено. Мощные плечи его коня сшибали людей десятками, увлекая их под мелькающие копыта; тонкие вопли тут же гасли позади. Хлопотливо работали копьями телохранители, свирепым безудержным натиском пробиваясь к живому заслону перед персидским царем.

Два царственных брата увидали друг друга в единое мгновение, мимолетно зависшее глухой тишиной. Кир будто забыл о своей неистовой скачке в шевелящейся толще людей и видел лишь изумленные глаза Артаксеркса в богато украшенном шлеме, повернутом к нему. Открытый рот брата был влажно-красным. Рука спешно и слепо нашаривала меч, но Кир был быстрее и тверже – воплощение мести, в коей поклялся. Копье осталось всаженным в чью-то грудь, и в руке он сжимал меч. Замахнувшись, Кир сплеча рубанул брата по шее, отчего тот откинулся и, забившись, закричал от ужаса. Клинок лязгнул о металл и провернулся в руке, зацепившись за край нагрудника. Тем не менее Кир увидел кровь. В этот момент совершенной ясности воздух был сладок до озноба. Кир с упоением выдохнул, словно отходя от морока.

* * *

Времени на самодовольство у Клеарха не было. Квадрат эллинов прорубался сквозь царское войско, лишая его возможности сплотиться. Персы не успевали реагировать достаточно быстро. Пока до их начальства доходило, что происходит, спартанцы уже проходили очередной полк насквозь и раскраивали новый. Впереди них уже начиналось повальное бегство: солдаты поворачивались и обращались вспять, лишь бы не сталкиваться лицом к лицу с этими кроваво-красными силуэтами в гривастых шлемах и плащах, несущими в мелькании мечей безжалостную смерть.

Клеарх, со щитом и копьем в руках, сражался плечом к плечу с людьми, которых знал долгие годы. В этот день их всех объединяло поле Кунаксы близ сероватой змеи Евфрата, неторопливо несущего свои воды среди пустыни, животворно зеленеющей от такого соприкосновения.

– Куда, куда прете? Кто вас просил? А ну отойти, держать дистанцию в рядах! – через плечо ором выговаривал Клеарх людям Проксена, что двигались непосредственно за спартанцами. Устыженные, они отшаркивали назад, странно успокаиваясь этим его брюзжанием перед лицом врага. Если архонт находил время на нотации, значит, все не так безнадежно, как некоторым из них казалось. Хотя прежде ни один из них еще не видал такого людского скопища – ни в театре Диониса в Афинах, ни в священных Дельфийских рощах, где по праздникам собираются целые толпы. Таков был их мимолетный, через призму вражды, взгляд на империю гораздо большую, чем они себе представляли. Оставалось лишь оторопело моргать, дивиться и пробиваться дальше.

Эллины продвигались прямоугольником, в котором двести сорок спартанцев и их илоты составляли рубящую кромку, а сзади шествовало сорок рядов. Дрались они мастерски, как и были обучены, с хладнокровной свирепостью. Преследовать неприятеля из рядов не отлучался ни один. Вперед они шли, как идут по узкому проходу – и все, кто в этом проходе находился, срезались под корень. Те, что по бокам, игнорировались, если только сами не ввязывались в схватку. Впереди себя спартанцы держали круглые щиты, уже утыканные обломками стрел и с вмятинами от камней. Поверх щитов враг различал лишь шлемы, до которых не дотянуться, а снизу поножи. Эти люди были словно отлиты из бронзы, без изъянов или слабостей. Из-за щитов, подобно змеиным языкам, выстреливали острия копий, обратно втягиваясь уже окровавленными.