Стезя смерти - Надежда Попова

– Как интересно, – подал голос Курт, прикрывая глаза, словно пригревшийся у очага пес, прислушиваясь к блаженному теплу, рождаемому касанием ее пальцев. – Только, сдается мне, госпожа фон Шёнборн, все зависит от рук, которые это совершают.

Пальцы на его лбу на миг застыли.

– Это в каком же смысле?

– В том, что, будь на твоем месте матерый костоправ или уродливая кривоносая старуха-лекарка, навряд ли эти ухищрения помогли бы с тем же успехом.

– Льстец…

– Может, – предложил Курт, перехватив ее за запястья, – лучше разомнемся вместе?

– … и хам, – докончила графиня со смехом, не слишком настоятельно пытаясь высвободиться из его рук.

* * *

В этот раз он пробудился рано и ушел еще на рассвете, направившись от каменной ограды прямиком к небольшому домику в трех улицах к югу. На его настойчивый стук дверь отворилась не сразу; лишь через минуту на пороге объявился неживой Ланц, глянувший на раннего гостя сперва непонимающе, после – удивленно и, наконец, почти свирепо.

– Absis[92], – хрипло со сна велел он, открещиваясь; Курт улыбнулся:

– И тебя с добрым утром.

– Абориген, я все понимаю, – высказал Ланц недовольно, потирая глаза, все еще суженные в напухшие щелки. – У тебя весна, юность, гумор бродит, семя в череп бьет; но я-то тут при чем! Дай старому больному человеку принять до конца свой заслуженный отдых!

– И чем же ты его заслужил, грешный бездельник? – возразил Курт, грудью вдвигая сослуживца внутрь и прикрывая за собою дверь. – Солнце встает, Дитрих, работать пора.

– Какая, к матери, работа?! Гессе, я тебя по-человечески прошу – исчезни, дай поспать…

– Охрана в комнате Рицлера все еще стоит? – спросил Курт, проигнорировав просьбу; Ланц глубоко зевнул, захлопнув рот с лязгом, и кивнул:

– Стоит. Это все? Всего хорошего, было приятно тебя повидать в пять утра…

– Кто-нибудь обыскивал ее вчера?

– Густав. Вот к нему и иди, хорошо?

– Хорошо, – отозвался Курт, – а ты одевайся; ты мне нужен.

– Какая честь, – покривился тот безрадостно. – Я ему нужен… Зачем?

– Опросишь богословов; не могу же я один переговорить со всем университетом. Через час у них начинаются занятия, все соберутся в одном месте – у тебя недурные шансы заловить каждого. Узнай, с кем из них водил дружбу наш покойник.

– Я убью Керна, – проворчал Ланц с чувством. – И пусть меня потом за это коптят – плевать.

– Сперва опроси мне свидетелей, – предупредил он, выходя; тот пробормотал ему вслед нечто, навряд ли являющееся напутственным благословением, судя по тону и краткости слов.

Бруно, поднятый с постели двумя тычками в ребра, встретил его с не меньшим радушием, не предаваясь, правда, препирательствам – в отличие от Ланца, осознавая всю их тщетность; подопечного Курт снарядил за описью имущества переписчика, а сам отправился к учебной части университета. Ланца он повстречал в одном из коридоров – уже бодрого, но все еще злобного; проходя мимо, старший сослуживец обронил пожелание преставиться ранее определенного Создателем срока, и Курт от души пожалел студентов, на коих майстер инквизитор второго ранга станет срывать теперь свое дурное настроение.

Сам он, прождав неполных четверть часа, выхватил из толпы спешащих на лекции студиозусов Германа Фельсбау, проговорив с приятелем покойного всего минуту, в первые же мгновения которой выяснил, что склонности к дружбе с будущими богословами Филипп Шлаг не имел нисколько – напротив, относясь к оным с некоторым пренебрежением и даже по временам раздражительностью, почитая «всю эту братию» устарелыми, «косными и попросту твердолобыми стражами отживших порядков, да не воспримет это майстер инквизитор на свой счет».

– Итого, – уже сидя над написанным отчетом у окна в башне Друденхауса, проговаривал Курт сослуживцам, – имеем следующее. Покойник терпеть не мог богословский факультет как таковой – толкование текстов Писаний и изучение прочего, по его мнению, не потребного для человеческого существования, считал пустой тратой времени и помехой развитию науки.

– Еретик, – хмыкнул Бруно, сидящий в оконном проеме позади него. – Отрыть и спалить к чертовой матери…

– Смешного мало, Хоффмайер, – сумрачно возразил ему Ланц. – Если его увлеченность мистикой не просто стремление найти что-то новое в прискучившем окружении, а реальная работа… По всем правилам так и полагается сделать.

– Вы что – всерьез? – понизив голос, переспросил подопечный. – Бред какой-то…

– Не скажи. Как-нибудь удели мне время – я тебе расскажу, почему вообще crematio является единственным надежнейшим средством. Узнаешь много нового.

– Что – боитесь, встанет?

Ланц не ответил, лишь одарив бывшего студента долгим и серьезным взглядом; тот фыркнул, повторив сквозь зубы:

– Бред…

– Все сказал? – хмуро уточнил Курт, полуобернувшись к нему, и, не услышав ответа, кивнул: – Продолжим. Итак, друзей на факультете богословия у него не было и быть не могло; и даже если предположить, что среди них попался хоть один, отвечающий его представлениям о «правильном», то – никто его не видел пусть хотя бы попросту беседующим с кем-либо из них.

– Может, просто шифровались, как до́лжно, – допустил подопечный тихо; он кивнул:

– Это было бы вероятно как вариант, но для того, чтобы ото всех таиться, они должны были бы для начала просто свести знакомство, в течение какового установилось их… так скажем – взаимопонимание. Или – как ты себе все это воображаешь? «Здравствуй, Филипп, я – богослов-прогрессист, давай дружить и копаться в еретических трудах»?.. Нет. Наш третий – не из богословов.

– Этот третий – вообще призрак, – вздохнул Райзе, сидящий у стола и апатично постукивающий пальцами по дежурному «Молоту» в потемневшей обложке. – Никто его не видел, никто не слышал ни о ком, с кем Шлаг тесно общался, никто ничего не знает – однако, secundum omnia nota[93], он есть.

– Призрак… – повторил Ланц задумчиво и пожал плечами. – Как знать.

– Господи, я ушам своим не верю… – снова пробормотал Бруно, и тот опять устремил на него усталый взгляд.

– Да будет тебе известно, не всегда появление потусторонних сущностей является следствием подобной работы, случается и ровно наоборот – это самое явление бывает основанием и причиной к самому́ началу этой работы. Знаешь, взял бы пример с аборигена и провел пару вечеров за чтением. Весьма способствует зарождению зачатков разума, а для человека, состоящего на службе в Конгрегации, это вовсе непростительная невежественность.

– А я в вашу братию не рвался, – огрызнулся подопечный привычно, и Курт не оборачиваясь к нему, усмехнулся: