По воле судьбы - Колин Маккалоу
Шрифт:
Интервал:
Два часа длился отбор присяжных. Обвинительная речь заняла еще два часа. Старший из двух Аппиев Клавдиев и Марк Антоний, специально оставшийся в Риме, говорили по получасу, а Публий Валерий Непот выступал целый час. Хорошие речи, но все ждали Цицерона.
Он вышел, и присяжные на складных стульях подались вперед. Цицерон держал в руке свиток, но всем было известно, что он никогда не заглядывает в свои записи. Этот оратор, казалось, складывал слова на ходу — плавно, ярко, волшебно. Так он обвинял Гая Вереса, так защищал Целия, Клуэнция, Росция из Америи. Рим помнил каждую из этих речей. Убийцы, подлецы, чудовища в человеческом образе — всех без разбору он был готов обвинять или защищать. Для его мельницы годилось любое зерно. Даже гнусный Антоний Гибрида в его устах явился идеальным сыном, о каком могла лишь мечтать каждая римская мать.
— Луций Агенобарб, члены жюри, вы видите меня здесь как представителя замечательного человека — Тита Аппия Милона.
Цицерон замолчал, посмотрел на приосанившегося Милона и нервно сглотнул.
— Как странно выступать перед аудиторией, почти сплошь состоящей из одних лишь солдат! Мне не хватает привычной городской шумихи, но… — Он запнулся, снова сглотнул. — Но нас защищают. Нам нечего бояться. И меньше всего должен чего-то бояться мой дорогой друг Милон. — Он умолк, помахал свитком. — Публий Клодий был сумасшедшим. Он жег и грабил. Жег. Посмотрите туда, где стояли курия Гостилия, Порциева базилика. — Он замолчал, нахмурился, потер ладонью лицо. — Порциева базилика… Порциева базилика….
Тишина стала такой, что стук чьего-то копья прозвучал словно грохот рухнувшего строения. Милон, открыв рот, недоуменно смотрел на Цицерона. А этот отвратительный таракан Марк Антоний ухмылялся, и лучи восходящего солнца, отскакивая от лоснящегося черепа Луция Агенобарба, слепили глаза. «О, что с моей головой? Почему я это замечаю?» Он вновь попытался заговорить.
— Неужели с нами постоянно должны происходить несчастья? Нет! Несчастья закончились, когда сгорел Публий Клодий! В тот день, когда Публий Клодий умер, Рим получил бесценный подарок! Патриот, которого мы здесь видим, просто защищался, боролся за свою жизнь. Он всегда был на стороне истинных патриотов, его гнев, направленный на грязные методы демагогов… — Он пошатнулся. — Публий Клодий замышлял убить Милона. Сомнений в том нет и быть не может. Нет сомнений… нет. Сомнений в том нет.
Встревоженный Целий поспешил к Цицерону.
— Цицерон, с тобой все в порядке? Хочешь, я принесу немного вина? — взволнованно спросил он.
Карие глаза повернулись к нему с удивлением, столь неподдельным, что Целий даже засомневался, узнал ли его Цицерон.
— Спасибо. Все хорошо, — сказал Цицерон и снова заговорил: — Милон не отрицает, что на Аппиевой дороге произошла стычка, но он отрицает, что подстроил ее. Он не отрицает, что Клодий убит, но отрицает, что приложил к тому руку. Обвинения несущественны. Это все Клодий. Это был его умысел. Публий Клодий. Он. Не Милон. Нет, не Милон.
Целий опять подошел к нему.
— Цицерон, выпей вина!
— Нет, со мной все в порядке. Правда, все хорошо. Благодарю. Посмотрите, каковы размеры обоза Милона. Четырехколесный экипаж. Жена. Уважаемый Квинт Фуфий Кален. Много слуг, охранявших повозки с багажом. Разве это говорит нам о том, что он замышлял убить Клодия? А Клодий был без жены. Разве это не подозрительно? Клодий никогда и никуда без нее не ездил. И при нем, кстати, не было багажа. Двигаясь налегке… ничем не обремененный… он… он…
«Вот Помпей сидит в своем кресле, слушает очередного фискала. Делает вид, что ему все равно, чем кончится этот суд. Я не знал его! Он меня уничтожит! О Юпитер, он уничтожит меня!»
— Милон не безумец. Если бы все случилось так, как утверждается в обвинениях, тогда перед нами сидел бы несомненный безумец. Но наш Милон отнюдь не таков. Это Клодий безумец. Все знают, что Клодий был сумасшедшим! Все это знают! Весь Рим!
Он умолк, вытер пот, застилавший глаза. Увидел Фульвию, сидящую рядом с Семпронией. А кто это с ними? О, Курион. Они улыбаются, улыбаются, улыбаются. А Цицерон мертв, мертв, мертв.
— Мертв. Мертв. Клодий мертв. Никто этого не отрицает. Мы все когда-нибудь тоже умрем. Но никому не хочется умирать. А Клодий умер. По своей же вине. Милон не убивал его. Милон… Милон…
Со стороны Милона никто не выразил гнева или раздражения, даже Милон. Шок был слишком велик. Состояние Цицерона внушало тревогу. Что с ним? Очередной приступ головных болей, рождающих искры в глазах? Это не сердце. Лицо не сереет. И не желудок. Что же с ним? Неужели удар?
Вперед вышел Марцелл.
— Луций Агенобарб, уже ясно, что Марк Туллий не может продолжить. И это трагедия, ибо мы все отдали ему свое время. Никто из нас не готовился к выступлению. Могу ли я просить суд и присяжных вспомнить, какие речи обычно произносил Цицерон? Сегодня он болен. Мы не услышали его новую речь. Но все мы помним о прежних. Услышьте сердцем, члены жюри, что он мог бы сказать, и примите решение, на ком лежит действительная вина в этом печальном деле. Защита закончена.
Агенобарб зашевелился в своем кресле.
— Члены жюри, голосуйте, — произнес он.
Присяжным надо было нанести на воск только букву: А означало ABSOLVO, С — CONDEMNO. Ликторы Агенобарба собрали таблички. Агенобарб произвел подсчеты, не таясь от свидетелей, заглядывающих через его плечо.
— CONDEMNO — тридцать восемь голосов против тринадцати, — спокойно объявил Агенобарб. — Тит Анний Милон, я назначаю комиссию, которая определит размер штрафа. Но CONDEMNO — это также и ссылка, согласно lex Pompeia de vi. Мой долг уведомить тебя, что ты лишаешься права на огонь и воду в пределах пятисот миль от Рима. Уведомляю, что против тебя выдвинуты еще три обвинения. Тебе придется ответить в суде Авла Манлия Торквата за взятки в ходе предвыборного процесса. Тебя будут судить в суде Марка Фавония за противозаконную связь с членами общин, запрещенных lex Julia Marcia. И кроме того, суд Луция Фабия выдвигает против тебя обвинение в насилии в соответствии с lex Plautia de vi. А настоящее дело закрыто.
Целий увел обессиленного Цицерона. Катон, голосовавший за оправдание, направился к Милону. Окружающие вели себя странно. Даже мегера Фульвия не вопила от радости. Люди, словно немые, молча брели восвояси.
— Мне жаль, что так получилось, Милон, — сказал Катон.
— Не больше, чем мне, поверь.
— Боюсь, и другие суды тебя обвинят.
— Конечно. Хотя я уже не смогу ничего им возразить, ибо сегодня же отбываю в Массилию.
Удивительно, но Катон принял сказанное спокойно.
— Тогда ты это переживешь. Надеюсь, ты заметил, что Луций Агенобарб не приказал опечатать твой дом или наложить арест на твои деньги.
— Я благодарен ему за это. И готов в путь.
— Я поражен. Что стряслось с Цицероном?
Милон улыбнулся и покачал головой.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!