Клинок чести - Кирилл Корзун

А духи предков не ответили на призывы шаманки, отказавшись выполнять просьбу дочери народа Э’Вьен и защищать чужака. Драгоценное время утекало даром, не оставляя девушке ни единого шанса на исполнение задуманного.

Выбиваясь из сил и теряя концентрацию, чувствуя, как отчаяние завладевает ею, ощущая дыхание бездны на своём лице, Илана решилась на крайние меры.

Её зов звенящим набатом отозвался во всех планах этого мира, достигнув тех, кто не слышал гласа потомков на протяжении сотен лет. Тех, кого предали забвению и прокляли, навеки вычеркнув из числа Посвящённых.

– Изгои народа Э’Вьен!!! Придите на мой зов!

И бездна ответила ей. Ответила многоголосым пронзительным воплем…

* * *

Зачастую мотивация поступков, так или иначе, обещает человеку определенную выгоду – рациональную или психологическую. Альтруизм во все века был скорее исключением, а значит, только служил подтверждением работы данного правила. Но и в исключениях существуют случаи, что стоят особняком, опровергая привычное для большинства.

Но там, где правит бал искреннее чувство, выгодой и не пахнет.

Настоящая любовь не имеет срока давности. Однажды поселившись в душе человека, она остаётся в ней на всю оставшуюся жизнь.

Каллиграфия стала одним из его увлечений ещё в юности, в тот период, когда Андрей впервые увидел искусство начертания символов кистью. С тех пор минул не один десяток лет, но князь Бельский по-прежнему частенько засиживался с кистью в руке, сосредоточенный и задумчивый, оттачивая на бумаге мастерство воплощения слов. Некоторые особо удачные экземпляры хранились в личном кабинете особняка, расположенного в Токио и служившего резиденцией полномочного посла Российской Империи.

Для Леона, а значит и для меня, эта резиденция была одним из памятных мест детства. Нечёткие воспоминания чередой смутных образов помчались перед внутренним взором, воскрешая тех, кого нельзя было воскресить. Я слышал голоса родителей, которых у меня никогда не было, их смех и восклицания, чувствовал, как откликается душа, когда они зовут меня…

Нет. Не меня. Брата.

Его переживания захлёстывают меня, эмоциональным штормом сметая барьеры внутреннего контроля и вынуждая идти на крайние меры.

Меня зовут Кеншин. Это не моя слабость. И у неё не будет надо мной власти. Сердце болезненно сжалось, смиряясь с решением разума и затихая.

Встряхнув головой, я с трудом прогнал наваждение и вновь устремил взгляд на каменные стены особняка, отделанного мраморными плитами, – два этажа роскошного имперского барокко, с высеченными из камня статуями и фонтанами и обширным и буйным, но сейчас припорошенным снегом парком.

Наплевав на традиции и требования приличий, князь Бельский встретил меня лично. Кортеж автомобилей сопровождения ещё въезжал на внутреннюю территорию особняка, огороженную высоким кирпичным забором с коваными решётками, когда двойные и тяжёлые парадные двери распахнулись настежь и на пороге дома появился Андрей Бельский.

Преодолев лестницу в три прыжка, он подбежал к доставившей меня к особняку Toyota Crown Majesta и крепко, порывисто обнял. Мои кости отчётливо и жалобно хрустнули, сопротивляясь искреннему проявлению дружеских чувств этого малознакомого мне человека. Того, кто спас мне жизнь.

Было время, когда я ненавидел его за это. Нерационально и неправильно испытывать ненависть к тому, кто пытался спасти всех, но успел и спас лишь тебя одного. Нерационально и неправильно. Тогда, в сентябре прошлого года, мне всё было безразлично. Я желал лишь одного – смерти в бою. А он лишил меня этого…

Медвежьи объятия продолжались недолго. Взяв меня за плечи, князь отстранился на расстояние вытянутых рук, рассматривая меня и тем самым давая мне сделать то же самое.

Длинные русые волосы, зачесанные назад, волевое лицо в обрамлении коротко и аккуратно подстриженной бороды, серые глаза с белым отливом под навесом густых бровей. Под свободной белой рубахой угадывались широкие плечи, его стати и осанке могли бы позавидовать многие из высокородных гордецов. Практически одного роста, мы встретились взглядами и…

Мне стало стыдно. По-настоящему и без преувеличения. За допущенную мной несправедливость по отношению к нему, за недостойное поведение, за те слова, что я сказал ему перед тем, как он передал меня на руки моих опекунов.

– Дядя Андрей… – мой голос дрогнул от волнения, – прости меня, пожалуйста.

Сказав, пожалуй, самое важное, я смолк.

– Оставь, Лео. Кто старое помянет… – хрипло произнёс Андрей, не договорил и слегка встряхнул меня: – Возмужал. Окреп. Вижу воина перед собой, и сердце моё радуется. Но твоё возвращение преждевременно. Ты ещё не готов к войне, сынок…

– Она не спрашивает, готов я или нет. Поможешь?

– Чем смогу, Лео, чем смогу. А кто твой спутник? – ответил князь, обращая внимание на вылезающего вслед за мной Леху. Друг медленно выпрямился, увидев встречавшего и сразу же распознав в нём известную в Российской Империи личность, автоматически попытался пригладить буйную рыжую шевелюру пятерней, но осознал бесперспективность этой попытки и выжидательно замер, ожидая, пока я его не представлю.

– Это мой одногруппник по Кадетской Школе. Староста наш, Алексей Соколов, – с улыбкой пояснил я. Соблюсти приличия всё же было необходимо.

– Клан Соколовых? Из какой ветви? – вопросительно наморщил лоб князь, демонстрируя работу мысли – моложавое лицо пересекли каньоны глубоких морщин, с головой выдавая истинный возраст князя, и на наших глазах тридцатилетний мужчина незаметно постарел на полтора десятка лет. Впрочем, это было словно мимолётное видение, и спустя несколько мгновений всё вернулось на круги своя.

– Моё почтение, ваше сиятельство. Я – мещанин и к клану Соколовых не имею никакого отношения, – тем временем учтиво поклонился Алексей. – Мой отец – граф Максимилиан Васильев.

– Сын Макса – мещанин? Так ведь… О! Вспомнил! Юный Гений! Отлично, отлично! Рад видеть тебя, Алексей, в своём доме. Ну, что же мы стоим? В дом, в дом, пока никто не простудился!

Отеческий тон Андрея воспринимался мной без удивления. Но, только покопавшись в воспоминаниях на пути в особняк, я понял, из-за чего…

И получил подтверждение воспоминаниям в его кабинете, наткнувшись взглядом на висевший возле камина японский иероглиф Ai – начертанный на тончайшей белоснежной бумаге, прикрытый стеклом и заключённый в скромную чёрную рамку, воплощавший в себе искреннее чувство князя.

Его любовь к моей матери.

По легендам, творения истинных мастеров каллиграфии можно познать одним лишь вдумчивым созерцанием, не имея ни малейшего понятия о значении начертанных иероглифов. Понимание приходит свыше, подобно просветлению.

Передать глубину чувства, запечатлев его несколькими росчерками чёрной как ночь туши – это…

Дедушка в моём сознании восхищённо выдохнул. Ему, как ценителю искусства каллиграфии, подобные шедевры доставляли ни с чем несравнимое и непередаваемое удовольствие.