Безмолвное дитя - Сара Дензил

Встав со стула, я стала ходить по кухне туда-сюда, продолжая нервно чесать руки, от чего они стали совсем красные, и лосьон не помогал ни капли.

Все это продолжалось уже чересчур долго. Человеческий разум способен выдержать лишь определённую меру давления, и я, пожалуй, достигала предела. Причём достигла уже давно, ровно в тот момент, когда та женщина процарапала мне машину. Я шла по тонкой как бритва линии, едва удерживая равновесие. Мне просто нужно было держаться ради Эйдена, ведь ему нужна сила, а не слабость.

Я решила заняться чем-нибудь — может, делая что-нибудь руками, я отвлекусь. Подойдя к шкафчику, я достала буханку хлеба и принялась делать нам обоим бутерброды. Я была почти уверена, что ни один из нас особо не голоден, но, по крайней мере, это было хоть каким-то занятием. В этот момент я заметила стопку писем на краю кухонной столешницы.

У нас был специальный органайзер для писем, но на фоне всего происходящего корреспонденция просто сваливалась в кучу. Дениз и Маркус появлялись довольно редко, так что почта от сопереживающих Эйдену оставалась без внимания. Со всего мира приходили письма, авторы которых выражали всяческое сожаление по поводу того, что случилось с Эйденом, хотя также изо всех уголков мира приходили и письма, в которых меня называли ужасной матерью, заслуживающей попадания прямиком в ад.

Моё внимание привлекло извещение от почтового отделения — из тех, которые сообщают о том, что на ваше имя поступило письмо с почтовой маркой неправильного номинала. Я бы проигнорировала её — мне не особенно-то хотелось доплачивать почтовый сбор за очередное письмо с оскорблениями, — но в извещении был указан почтовый индекс отправителя: местный индекс. Я ввела цифры в Google, и поиск выдал Йоркский колледж непрерывного образования — именно там каждый вторник и четверг Джейк вёл занятия по истории искусств, и именно там я запросила информационную брошюру, чтобы проверить, действительно ли Джейк там преподаёт. Имя преподавателя мне по телефону сообщить не смогли, сказав только, что он взял отпуск, а на сайте были пречислены только названия курсов, преподаватели не указывались.

Я совсем позабыла о том, что заказывала брошюру, а теперь выяснялось, что не совсем компетентный администратор при отправке её, по-видимому, недоплатил почтовый взнос. Я подхватила сумку и ключи от машины и поспешила в соседнюю комнату.

— Одевайся, Эйден, мы идём на почту.

Хотя над городом висели тёмные тучи, было необычайно тепло для октября. Надев, помимо джинсов на резинке, толстый джемпер, я успела вспотеть, пока мы ехали по узким улочкам Бишоптауна. Эйден тихо сидел рядом, положив руки на колени, а радиоприёмник аккурат между нами развлекал попсой 90-х годов. Я уже не болтала с Эйденом, как раньше. В ящике стола в спальне лежала целая стопка писем, адресованных ему, но что касается нашего прежнего общения… его не было.

Сейчас, когда я думаю об этом этапе выпавших на мою долю испытаний, об этом дне посреди сумасшедших недель, что предшествовали рождению второго ребёнка, я задаюсь вопросом, не потеряла ли я тогда надежду. Я ставлю вопрос именно таким образом, чтобы бросить вызов самой себе, той женщине, какой себя считаю. Махнула ли я рукой на Эйдена? Возможно, это так и есть, но ненадолго. Иногда я думаю, что вот эдак ставить крест на человеке, подвергшемся насилию, просто непростительно, а в другое время прихожу к выводу, что понятие «безнадёжный случай» имеет под собой больше оснований, чем я привыкла считать.

Со дня возвращения Эйдена я избегала появляться на почте. Там, как, похоже, и во всех почтовых отделениях, работали женщины и мужчины средних лет столь характерного вида, что они с лихвой выбрали бы квоту стереотипных персонажей в каком-нибудь ситкоме. Я знала имена всех работников почты Бишоптауна. Среди них была Сандра, сын которой учился в Кембриджском университете, и благодаря гордости, которой полнилось материнское сердце, об этом факте знал весь наш городок. Был еще Сэм — молодой парень лет двадцати с хвостиком — который однажды порекомендовал мне хорошего косметолога, который мог бы привести в порядок мои брови. Со смерти моей матери мне не доводилось выслушивать пассивно-агрессивной критики такого уровня, но я всё-таки записала этот чёртов номер. Эта парочка называла себя «СанСэм», словно две знаменитости, которые решили сочетаться браком и объединить, таким образом, свои нетленные персоны в одну бесславную сверхсущность.

Хотя «Сан-Сэм» были вполне добродушными и в целом приятными людьми, до сего момента я всегда посылала на почту разобраться с корреспонденцией Дениз — отчасти из-за того, что полиция волновалась насчёт гневных писем в мой адрес, а отчасти потому, что считала, что вокруг меня тут же поднимется суета, и не факт, что я это нормально перенесу. Однако я быстро поняла, что была сильно не права: когда мы с Эйденом вошли в почтовое отделение, там воцарилась мёртвая тишина.

Я пристроилась в конец очереди и постаралась сделать вид, что не заметила, что едва я вошла, обычная болтовня, которой занимаются посетители в ожидании, тут же сошла на нет. В тесном пространстве почты было душно, и я вспотела ещё сильнее, и по виску у меня пробежала струйка пота. Я вытерла её рукавом джемпера и понадеялась, что ожидание не будет слишком долгим. «Сан-Сэм» оба были за стойкой, каждый занимался своим клиентом, а я была в очереди третьей, за двумя незнакомыми пенсионерами. Если и были в Бишоптауне люди, которых не слишком помнили, так это пожилые. Они редко выходили из дому, а когда выходили, то обычно собирались вместе: сила в количестве. К несчастью для них, мы их обычно почти не замечали — за исключением ситуаций, когда сталкивались с ними лицом к лицу, как я сегодня. Печально, и я прекрасно это осознавала, но в тот момент у меня у самой было дел невпроворот, чтобы ещё и об этом беспокоиться.

Первой освободилась Сандра. Я слабо улыбнулась ей и подвела Эйдена к стойке — оставлять его в машине одного я побоялась.

— Ммм… мне вот почтовый сбор нужно доплатить. — Просовывая извещение сквозь щель под стеклянным экраном, я чувствовала себя так, будто все глаза в почтовом отделении устремлены на меня. Пришлось снова вытереть лицо рукавом.

— Конечно. — Сандра взяла извещение, мельком взглянув на Эйдена, и просканировала штрих-код на лицевой стороне бумаги. — Один фунт восемьдесят, пожалуйста.

Мелочь была у меня наготове, и я просунула её через щель.

— Сейчас принесу письмо.

Сандра ушла, а Сэм посмотрел на меня и слегка улыбнулся. Он открыл было рот, чтобы что-то сказать, но осёкся, опустил взгляд на руки и забарабанил пальцами по прилавку, словно пытаясь заполнить тишину. Я осталась единственным посетителем в отделении, и ощущение неловкости момента явило себя во всей красе. К счастью, Сандра быстро вернулась к стойке.

— Вот, держите.

— Спасибо.

Конверт формата А4 был толстый, слегка потрёпанный по углам. Я запихнула его в сумку, и мы с Эйденом направились к выходу.

— Эмма!

Я обернулась и посмотрела на Сандру. Она то открывала, то закрывала рот, и я отвела глаза, чтобы не добавлять неловкости.