Власть над властью - Юрий Мухин
Шрифт:
Интервал:
Личная судьба смоленского воеводы Шеина весьма примечательна. Вернувшись из Польши в соответствии с договором об обмене военнопленными, он вскоре по указу царя
Михаила Федоровича возглавил десятитысячную рать, отправленную отвоевывать потерянный Смоленск. Едва русские расположились под городом, отстроили палисад и деревянную крепость, острожек, как на помощь осажденным пришел со всей армией Владислав, теперь уже король Польши. Осаждающие оказались между двух огней и стали осажденными. Прорвать внешнее кольцо и дать бой в чистом поле русская рать не могла из-за численного и, главное, качественного превосходства регулярного польского войска; отсиживаться в окружении было также невозможно, поскольку запасы продовольствия быстро таяли. К тому же иностранные наемники, бывшие под началом Шеина, требовали сдачи, грозя бунтом и переходом в польский лагерь. Шотландцы принялись сводить старые счеты с англичанами. Те и другие открыто пренебрегали требованиями воинской дисциплины. Полякам со своей стороны не было смысла брать русские укрепления штурмом, а дожидаться того, чтобы упорные московиты перемерли с голоду или согласились на безоговорочную капитуляцию, тоже не хотелось: и так всю зиму пришлось провести в поле без дела. Так или иначе, Шеину удалось выговорить условия выхода из окружения. Утром 19 февраля русская рать без барабанного боя, со свернутыми знаменами и с затушенными фитилями покинула свои укрепления и остановилась у подножия холма, где на коне сидел польский король, окруженный сенаторами и рыцарями. Русские знамена были сложены у его ног, а знаменосцы отошли на три шага назад. Шеин и другие воеводы, спешившись, низко поклонились Владиславу. Пушки были переданы победителям. Было предложено выйти из рядов тем, кто желает поступить на королевскую службу. Иностранцы вышли почти все, из московских людей только восемь человек (из них шесть казаков). После этого Владислав в знак приязни к воеводе Шеину, своему знакомцу еще со времен первой осады, позволил ему взять с собой 12 полковых пушек (хотя это не предусматривалось условиями капитуляции). По знаку короля знаменосцы подняли и развернули знамена, стрельцы запалили фитили, раздалась дробь барабанов, и русское войско двинулось по Московской дороге.
На этот раз все прошло на уровне европейских стандартов: красочная мизансцена, музыкальное сопровождение и даже заключительный милостивый жест короля воспроизводили в деталях представления, которые не раз видели на Западе в эпоху Тридцатилетней войны. Не выполненной оказалась лишь одна «мелочь»: там, на Западе, побежденные полки в полном составе переходили под знамена великодушного, а главное, более щедрого победителя (ибо победитель, как правило, имел возможность быть щедрым), а здесь перешла лишь жалкая горстка московитов.
Причиной столь странного для европейцев явления не могло быть какое-то особое озлобление русских против поляков. Несмотря на то, что борьба России против Литвы и Польши велась более трех столетий, в ней не было того ожесточения, которое, например, всякий раз прорывалось в более коротких столкновениях русских с тевтонскими псами-рыцарями. В разгар Смуты русские города по доброй воле присягали Владиславу, а польско-литовская шляхта не раз выдвигала кандидатуру московского царя на престол Речи Посполитой. Московские щеголи, отправляясь на войну с Польшей, наряжались в платья, сшитые по варшавской моде, и брали с собой в поход книги, переведенные с польского. Вообще говоря, Речь Посполитая не должна была казаться русским воинам, стоявшим у подножья холма под Смоленском, совершенно чуждым государством. Она включала в себя русские земли, пользовавшиеся широким самоуправлением. Русские магнаты Острожские, Вишневецкие, Ходкевичи, Чарторыйские, Сапеги и другие вошли в высший слой польской аристократии, оттеснив чисто польских по своему происхождению Пястов. И, напротив, в Московии до трети боярских и дворянских семей произошли от выходцев из Польши и Литвы. Иногда граница разделяла одну семью. Так, князья Мосальские, служившие и Варшаве, и Москве, вполне могли встретиться друг с другом на поле брани. Польский король был одновременно и русским князем. Так почему же русские дворяне и дети боярские, эти «холопы государевы», составлявшие ядро войска Шеина, не признали Владислава своим князем, не выбрали шляхетскую вольность, не оставили тяжкую и неблагодарную царскую службу ради вольготной и хорошо оплачиваемой королевской, почему не распростились с московским кнутом и батогами? В пользу этого решения был и еще один сильный довод — голод. Русские ратные люди были голодны. За три месяца осады недоедание сменилось самым настоящим голодом. Многие едва держались на ногах от слабости. Многие были больны: уже давно в костры пошло все, что могло гореть, и последние недели приходилось дневать и ночевать на морозе. А польский лагерь совсем рядом, манит дымком, запахом горячей пищи. Москва же далеко, на другом конце снежной пустыни. И как еще встретит она свое опозоренное воинство? Лишь больным нечего бояться — для них довольно места по обеим сторонам Смоленской дороги. И все же они не покинули рядов, не перешли на службу королю.
Пятая часть вышедшей из-под Смоленска рати погибла в пути. Шеин в докладе, представленном Боярской думе, привел точную цифру умерших от болезней: 2004 ратника. Они тоже сказали свое «нет!».
Кремль не оценил дипломатического искусства своего воеводы. Шеину и его молодому помощнику Измайлову было предъявлено обвинение в государственной измене. Бояре выговорили им: «А когда вы шли сквозь польские полки, то свернутые знамена положили перед королем и кланялись королю в землю, чем сделали большое бесчестие государеву имени... » Выговор завершился суровым приговором... Палач, подойдя к краю помоста, поднял отрубленные головы, чтобы их хорошо видели все: пусть замолчат те, кто толкует о том, что московскому люду не под силу стоять против литовского короля; пусть Польша полюбуется на плоды своего рыцарского великодушия; пусть ждет новую рать и знает, что, если даже вся Смоленская дорога превратится в сплошное кладбище, Смоленск все же будет русским.
Итак, держа Россию на грани жизни и смерти, монголо-татары помогли превратиться русским в особую нацию, которая стала смотреть на себя как на единую семью, имеющую одну цель — выживание. Но семье нужен единый глава, а не несколько. Иначе это было бы уже несколько семей и не было гарантии их совместных действий. Таким началом был царь-самодержец. Самодержавие создавалось несколько веков, и тогда народ в массе своей безусловно поддерживал самодержцев, с пониманием относясь к их жестокой борьбе со всеми суверенитетчиками.
Однако монархия, основанная на законе о престолонаследии, имеет существенный дефект: дети могут не повторить достоинств своих родителей. Отец мог быть рабом своего народа и отдать ему все, а сын или внук порой оказывался романтиком рыцарских эпох, да еще западного толка, да еще и мудраком вдобавок. И не было возможности избавиться от неудачной шутки природы. Русским приходилось каждый раз что-то придумывать. Посмотрим, какая смерть завершила жизненный путь глав и наследников императорского дома России, статистика довольно поучительная: Петр I — умер своей смертью, Алексей Петрович, наследник — убит отцом, Екатерина I — своей смертью, Петр II — своей смертью, Анна Иоанновна — своей смертью, Иоанн Антонович — убит конвоем, Анна Леопольдовна, правительница, умерла в тюрьме, Елизавета I — своей смертью, Петр III — смещен гвардией, убит, Екатерина II — своей смертью, Павел I — убит гвардией, Александр I — своей смертью, Николай I — своей смертью? (покончил с собой?), Александр II — убит революционерами, Александр III — своей смертью, Николай II — убит революционерами, Алексей, наследник — убит революционерами.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!