Власть над властью - Юрий Мухин

Чтобы понять разницу в образе мыслей россиян и наро­дов Запада, можно обратиться к такому наглядному образу. Любую западную страну можно представить как гостиницу, где каждый человек живет в своем номере и платит за про­живание, охрану и обслуживание (то есть то, что в государ­стве называют налогами) выборной администрации гости­ницы. Существуют основной договор между администраци­ей и жильцами (конституция страны) и правила (законы), в которых оговаривается что, кто и кому должен. Жильцы могут быть патриотами своей гостиницы, но при этом не вызовет недоумения и их переезд в другую гостиницу или случай, когда охранник, законно расторгнув договор с адми­нистрацией, перейдет на службу в другой отель. Абсолютно естественно то, что одни живут в дешевых номерах, а дру­гие в комфортабельных. Каждый оберегает неприкосновен­ность своего номера (мой дом — моя крепость) и личную свободу как от остальных жильцов, так и от администра­ции. В своей весьма ценимой личной свободе западный че­ловек привык ориентироваться на себя, на свою активность и предприимчивость. Он не ждет ничего особенного от своего правительства: если оно защитит его жизнь от внешне­го врага и уголовника, то и хорошо. Причем не важно, как оно это сделает, лишь бы сам житель не пострадал или по­страдал в минимальной степени. Он требует, чтобы никто не вмешивался в его дела, не ограничивал его свободу, не мешал ему. Заплатил налоги — и все! В делах он коммуни­кабелен, для получения какой-либо выгоды легко сходится с другими людьми, но и при этом остается индивидуали­стом, его мир сосредоточен в нем самом.

Мировоззрение русских совсем другое; монголо-татар­ское иго сбило нас в одну семью, научило истинной демо­кратии, и наше мировоззрение приняло формы мировоззре­ния члена огромной семьи. Русские перестали рассматри­вать свое государство как гостиницу, они стали считать его огромным домом с многочисленной, но близкой родней. Во главе семьи естественно стоял отец — царь или правитель­ство. В связи с этим доверие к нему было полнейшее, дей­ствительно, не может же отец сделать что-то в ущерб соб­ственной семье. И те цари и правительства, которые это по­нимали, также достойно играли свою роль.

Причем действительными и полноценными членами се­мьи раньше считались только простые люди, то есть кресть­яне, и, разумеется, царь. Те, кто занимал промежуточное по­ложение между царем и крестьянами, особенно чиновники органов управления государством, тоже считались членами семьи, но не совсем «родными». Народом, «миром» крестья­не считали только себя. Первыми чиновниками государства были воеводы, бояре, дружинники, организовывавшие на­род и управлявшие им в период военной опасности. Нередко воеводы были пришлыми, князю или царю служили и ино­странцы, по найму. Возможно, поэтому к ним и впоследст­вии сохранилось несколько недоверчивое отношение.

До самого конца существования российской империи царь ко всем обращался на «ты», а ему говорили «Вы, Ваше Величество» все, кроме крестьян, которые относились к царю, как к отцу, несколько фамильярно обращаясь к нему: «Ты, царь».

В свое время был такой анекдот. Николай I как-то объез­жал Россию, и в очередной деревне к нему вышли крестья­не с хлебом-солью. Староста, долго зубривший приветствен­ную речь, при виде царя смог произнести только первые три слова: «Царь, ты столп...». Он снова и снова начинал: «Царь, ты столп»,— и забывал, что дальше. Наконец Николаю на­доело: «А ты бревно», — сказал царь, забрал хлеб-соль и за­кончил на этом митинг.

Тем не менее и чиновники, и офицеры — все были чле­нами семьи. О каких-либо договорных отношениях с царем не могло быть и речи. Разве в семье договариваются с отцом так: я тебе плачу определенную сумму, а ты меня защищай, или ты мне плати определенную сумму, а я буду защищать семью. В семье такие отношения немыслимы, это естествен­ная обязанность членов семьи. В этом и состоит резкое раз­личие России и Запада.

Когда Россия, объединяясь в семью вокруг Москвы, стала крепнуть, к ней с окраин от границ с Ордой стали стекать­ся крестьяне. Великий князь Московский ни о чем не дого­варивался с вновь прибывшими детьми, он давал им землю, семена, а если мог, то и скот, ничего не требуя взамен. А что может потребовать отец за исполнение своего долга перед детьми? Но когда приходила пора защитить семью, то царь и брал у крестьян столько, сколько было нужно, включая и их самих, их жизни. Почему он это делал, всем было понят­но: ведь в семье не может быть иначе.

В Москву приходили князья и бояре из других княжеств. Князь Московский и с ними ни о чем не договаривался, а ставил их в строй. Но в те времена для содержания одно­го воина требовался труд не менее десяти крестьянских се­мей. Поэтому князь закреплял за своими дворянами кресть­янские семьи, которые кормили дворян, их трудом дворяне вооружались, нанимали дополнительно солдат и защищали под водительством князя или царя этих же крестьян.

В России, как и на Западе, было крепостничество, но рус­ские дворяне по отношению к крестьянам имели прав не бо­лее чем ротный командир по отношению с солдатам. Если на Западе рыцарь мог повесить своего крепостного, имел право первой ночи, тот был фактически его рабом, хотя и само­стоятельно вел хозяйство, то в России это было немыслимо. Дворянин мог только выпороть крестьянина за проступки, а в крайнем случае, вернуть его царю — отдать в солдаты. Но ни посадить в тюрьму, ни тем более убить крестьяни­на дворянин не мог: это было делом отца-царя, делом толь­ко его суда. Дворянин мог отдать крепостного крестьянина другому дворянину и получить за него деньги. Это похоже на продажу, но надо учесть, что для дворянина крестьянин был единственным источником дохода, при помощи кото­рого дворянин защищал тех же крестьян. Поэтому, переда­вая источник своего дохода другому, он имел право на ком­пенсацию. Разумеется, что при такой продаже законом ис­ключалось разделение семей.

Дворянин имел крепостных до тех пор, пока служил он и служили его дети. По окончании службы крепостных от­бирали. Заметим, что сроки службы русского дворянина, как и службы семье члена семьи, не устанавливались. Поступив на службу в 15 лет, он мог до глубокой старости прослу­жить в крепости на границе за тысячи километров от сво­его имения и так никогда и не увидеть своих крепостных. Тяжелые условия, в которые попала Россия, требовали та­кой же тяжелой службы ей.

Мировоззрение русского человека как члена семьи вы­работало особые черты русского характера и, прежде всего, демократизм. То, что каждый человек должен в первую оче­редь служить народу, обществу, страдать во имя общества, было для русских вещью безусловной. Поэтому всякое ук­лонение от службы Отечеству, противопоставление ей сво­их личных интересов было для русских противоестественно, что уже тогда вызывало удивление западных современни­ков, которые не без резона считали, что Родина у человека там, где ему хорошо живется.

Приведу еще одну цитату из книги Ф. Ф. Нестерова: «В июле 1701 года шведская эскадра в составе семи боевых кораблей входит в Белое море и направляется к Архангельску, чтобы согласно королевской инструкции сжечь город, ко­рабли, верфи и запасы». Шведы знают, что русские считают Архангельский порт своим глубоким тылом, а поэтому и рассчитывают на внезапность диверсии. Операция за­кончилась, однако, провалом. Шведский историк XIX века А. Фриксель, используя сохранившуюся в архивах докумен­тацию, объясняет следующим образом неудачу экспедиции: «Когда шведские корабли вошли в Белое море, то они стали искать лоцмана, который сопровождал бы их в дальнейшем пути в этих опасных водах. Два русских рыбака предложили свои услуги и были приняты на борт. Но эти рыбаки вели суда прямо к гибели шведов так, что два фрегата сели на песчаную мель. За это оба предательски действовавших лоц­мана были избиты возмущенным экипажем. Один был убит, а другой спасся и нашел способ бежать. Шведы взорвали на воздух оба своих фрегата и затем возвратились в Готенбург. Царь Петр тотчас вслед за тем поспешил в Архангельск, ода­рил деньгами, а также из собственной одежды рыбака, ко­торый с опасностью для жизни посадил на мель шведские корабли, и назвал его вторым Горацием Коклесом».