Один шаг между жизнью и смертью - Андрей Воронин

– Будешь пасти его.

Таксист покосился на нее поверх плеча, и она показала ему еще две бумажки того же достоинства, что и первая.

– Все сделаем! – обрадованно ответил таксист и увеличил скорость, следуя за ехавшим в сторону центра джипом.

Евгений Арцыбашев мрачно курил, сидя в своей украшенной картинами старых мастеров и антикварными безделушками гостиной, и недовольно косился в сторону квадратной бутылки, на три четверти наполненной янтарной жидкостью. Арцыбашев думал о том, что никогда ему не хотелось выпить так сильно, как сейчас, И даже не просто выпить, а надраться до полного беспамятства, чтобы бревном повалиться на пушистый ковер, захрапеть и проснуться уже после того, как все закончится.

Прежде чем на город окончательно опустилась ночь, Арцыбашев успел узнать множество неприятных вещей, которые изрядно поколебали его самомнение. Если, наводя снайперскую винтовку на ничего не подозревающего Михея, он чувствовал себя равным Богу, то теперь, когда древние напольные часы с боем, которые так ненавидела Лена, показывали начало второго ночи, Евгений Дмитриевич напоминал загнанную в угол крысу, слушающую, как роет землю, добираясь до нее, распаленный охотой терьер.

Он горько усмехнулся и с усилием отвел взгляд от бутылки. Терьер… Стая терьеров – так будет вернее. И во главе этой стаи, конечно же, старая зверюга по кличке Граф – большой любитель перекусывать хребты крысам и вообще всем подряд. У старого пса отобрали его кость, и теперь он будет рвать всех направо и налево, пока не вернет украденное.

«А вот это – дудки, – подумал Арцыбашев, раскуривая очередную сигарету и рисуя ее кончиком в воздухе недолговечные дымные узоры. – Хрен ты что теперь найдешь, старый ублюдок. Я теперь в центре внимания, ментовка возле меня круглые сутки вертится, и не так-то просто будет привязать меня к кровати и изрезать на куски, как ты это сделал с Шубиным. И потом, при чем тут я? Деньги украл Воробейчик, Воробейчика шлепнул Филарет – логично, красиво и всех устраивает, даже ментов. Правда, Филарет поступил бы гораздо умнее, просто подохнув там, возле броневика, как я планировал с самого начала… Впрочем, тогда и менты, и Граф стали бы искать таинственного сообщника нашего Воробейчика и могли бы докопаться до правды. А теперь Филарет по собственной воле подставил им свою кандидатуру – вот он, я! И Стаса подвалил, что тоже очень хорошо. Получилась отличная преступная группа: Воробейчик в Мытищах, а здесь, у нас, – Стас и Филарет. Оба – бывшие офицеры, обоих за что-то там поперли из армии… Таким сам Бог велел снюхаться и что-нибудь затеять!»

Он глубоко затянулся и скорчил рожу стоявшим у камина рыцарским латам. С некоторых пор латы стали раздражать его не меньше, чем Лену, постоянно напоминая о Филарете. Это была ассоциация первого порядка, примитивная и неглубокая: Филарет на первый взгляд казался таким же инфантильным идиотом, как и те средневековые парни, которые, нацепив на себя такие вот жестянки, целыми толпами отправлялись умирать в пустыне, надеясь отвоевать у язычников Гроб Господень.

Неодобрительно разглядывая латы, Арцыбашев попытался представить, что теперь станет делать Филатов. Приходилось признать, что Филарет оказался не таким уж теленком, каким его привык считать Евгений. Уже одно то, что тот ухитрился выжить, уложив на месте Стаса и этого придурка с идиотской кличкой Мудя, многого стоило. Пуля между глаз и пуля в горло… Человек с Петровки, который разговаривал с Арцыбашевым, был довольно откровенен – надо полагать, от обалдения. Ну, еще бы! Такая пальба в самом центре города, пропали четыре с половиной миллиона, а инкассатор, который, можно сказать, отразил нападение, взял да и убежал, оставив позади развороченный броневик, три трупа и груду резаной оберточной бумаги. То, что Филарет скрылся, было, с одной стороны, очень удобно, поскольку делало его подозреваемым номер один, а с другой – очень опасно, потому что Филатов умнел на глазах. Оставалось только надеяться, что он поумнеет недостаточно быстро и совершит еще какую-нибудь ошибку.

Арцыбашев картинно отсалютовал латам дымящейся сигаретой. Оказавшись на месте Филатова, невозможно совершить ничего, что не было бы ошибкой. Он обложен со всех сторон, и каждый шаг чреват если не смертью, то арестом, который все равно рано или поздно закончится гибелью: если до Филарета не доберется Граф, то со временем сам Арцыбашев что-нибудь придумает…

Он обернулся и через плечо посмотрел на часы. Те немедленно пробили один раз, словно только и дожидались, чтобы на них обратили внимание. Гулкий медный удар прокатился по всем закоулкам огромной пустой квартиры, поднялся к высокому потолку гостиной и где-то там заглох, растворившись в ночной тишине. Половина второго… Половина второго, а мадам Арцыбашевой, между прочим, до сих пор нет дома. Опять шляется по кабакам или чешет язык в компании себе подобных. А может быть, завела очередного дружка? Арцыбашев мысленно пожал плечами. Да на здоровье… Только ее сейчас здесь и не хватало – с ее истериками по поводу происшедшего и с ее вопросами по тому же поводу. Уж она-то точно не верит, что деньги украл Филарет. В перспективе это сулило определенные сложности, но Арцыбашев решил разбираться с проблемами по мере их возникновения.

Он небрежно сунул окурок в переполненную пепельницу, с сомнением подержал в руке полупустую пачку сигарет и бросил ее обратно на стол. От табачного дыма мутило, кружилась голова и, как это ни парадоксально, клонило в сон. Арцыбашев встал и, с хрустом разминая затекшие руки и ноги, вышел на широкий балкон.

В доме напротив было темно, светилось только окошко культуриста, который каждое утро выбегал на балкон со своими гантелями и между делом строил Лене глазки. Свет в его окне был приглушенным, красноватым, и Арцыбашев усмехнулся: культурист наверняка был не один. Евгений знал то, чего не знала его жена: культурист пытался подмигивать через улицу не только ей, но и ему тоже.

Внизу, на своем обычном месте, лоснился и поблескивал полированной крышей черный “ягуар”. Арцыбашеву вдруг захотелось сделать то, чего он не делал уже очень давно, со времен своей самой первой машины: спуститься вниз, сесть за руль и отправиться кружить по городу, подбирая случайных пассажиров, болтать с ними ни о чем и обо всем на свете, а потом, когда наскучат болтовня и огни города, выбраться за Кольцевую и долго мчаться по прямой, все время наращивая скорость, пока машина не превратится в бомбу, в управляемый снаряд, в смерч…

Если бы в этот момент Евгений Арцыбашев догадался посмотреть вверх, на видневшийся в пяти метрах над его головой край покатой крыши, он увидел бы нечто гораздо более интересное, чем окошко бисексуального культуриста или его собственный автомобиль. Задрав голову достаточно высоко, он увидел бы прямо над собой подошвы старых, видавших виды кроссовок, до которых было метра три. Но он не стал смотреть вверх. Вместо этого он глубоко вдохнул ночной воздух, повернулся спиной к улице и вернулся в квартиру, оставив балконную дверь открытой.

Из последних сил цеплявшийся онемевшими пальцами за прутья ограждения крыши человек едва слышно втянул воздух сквозь судорожно сжатые зубы и разжал руки. Подошвы его кроссовок с глухим стуком ударились о керамическую плитку, которой был выложен балкон, колени согнулись, и он неловко упал на четвереньки, но тут же вскочил, быстрым движением запустив руку в задний карман джинсов. Отблеск горевшей в квартире Арцыбашева настольной лампы заиграл на его бритом черепе.