Взаперти - Николай Свечин

Тут Добрококи принес арестантские дела. В них не было фотокарточек, но Алексей Николаевич и без них быстро отобрал пять или шесть статейных списков.

– Эти подходят. Наш перевертыш не мог спрятать акцента. Поэтому он значится или поляком, или литовцем.

Через полчаса все подозреваемые выстроились в шеренгу напротив кабинета смотрителя. Они переминались в недоумении с ноги на ногу. Вокруг тесным кольцом сомкнулись дежурные надзиратели с револьверами в руках.

Лыков вышел в сопровождении Кочеткова и Мирбаха. Прогулялся взад-вперед и остановился напротив низкорослого кряжистого мужчины.

– Здорово, Тырч. Помнишь меня?

– Нет, не помню. Ты кто? – с легким акцентом ответил арестант.

– Помнишь, вижу по глазам. Ну, пора ответ держать.

– Увести его, – скомандовал начальник замка. – Посадить в секретку под усиленный караул.

Мирбах срочно телефонировал в тюремное управление, и в замок приехал сам Хрулев. Он при всех обнялся с Лыковым и выказал ему полное доверие.

– Если Алексей Николаевич говорит, что узнал террориста, значит, так и есть. Этот человек ошибок не допускает.

В кабинете смотрителя шло ускоренное дознание. Вызвали надзирателей во главе с Лясотой и заставили вспоминать про поведение поляка. Заодно интересовались и другими обитателями Шестого отделения. Стражники увидели арестанта Лыкова сидящим за одним столом с начальником ГТУ, распивающим чаи. И поняли, как надо себя с ним держать впредь…

Дело закрутилось. Из бумаг следовало, что поляк сидит в исправительном отделении под именем Эдмунта Кихлевельта, мещанина города Свенцяны Виленской губернии. Получил два года за подделку документов и укрывательство краденого.

Лыков затребовал из ГТУ дактилограмму отпечатков пальцев Кихлевельта и показал ее Никанору Ниловичу:

– Видите?

– Нет. А что я должен тут увидеть?

– По системе Вуцетича сразу определяются индивидуальные особенности пальцев. На левой ладони видны три вилки и четыре островка. Такого мы быстро обнаружим.

Сыщик ошибся. Пальцевые отпечатки подозреваемого не значились в больших картотеках. Департамент полиции, а также сыскные отделения Москвы и Вильно ответили отказом. Но, конечно, дактилограмму отослали и в Варшаву. Три дня поляк сидел в секретке, а Лыков не решался один выходить из камеры. Даже ночью, идя в уборную, он брал с собой надзирателя.

На четвертый день из Варшавского охранного отделения пришел ответ. Пальцевые отпечатки были опознаны. Они принадлежали террористу Дуднику, известному под кличками Моцный, Круль и Тырч. Кобурщик сделал вид, что принял сторону правительства, а затем переметнулся обратно. Власти разыскивали его сразу по трем висельным делам.

Новость о том, что в столице обнаружен террорист, которого безуспешно разыскивают седьмой год, наделала шума. Прятаться в тюрьме для уголовных обычное дело, этой уловке сто лет в обед. Но они сидят, как правило, под своими именами. Кроме того, злодей такого калибра попался впервые. Тырч, кроме прочего, участвовал в убийстве генерал-майора Маркграфского, помощника Варшавского генерал-губернатора по полицейской части. Тот приехал в Отвоцк с женой, шестилетним сыном и трехлетней дочерью, и по пути на дачу их экипаж был обстрелян. Маркграфский погиб сразу, а его сын умер через сутки, в мучениях… За одно это, по мнению Лыкова, негодяя надо было вздернуть за ноги. А он отметился еще множеством преступлений. И теперь сидел в Семибашенном за мелкие провинности.

Алексей Николаевич тем временем наладил свои отношения с подстаршим надзирателем татебного отделения. Как и обещал, он встретился с Заседателевым утром в каморке подле духовной библиотеки. Тогда личность поляка еще не была установлена, и сыщик надеялся на помощь подстаршего. Но тот стал юлить и уклоняться от ответа на вопросы. Лыкову пришлось нажать:

– Иван Кирьянович! Я ведь здесь в командировке и рано или поздно вернусь в прежнее состояние. Пока же выполняю просьбу Степана Степановича Хрулева.

– Просьбу его превосходительства? – сразу встрепенулся подстарший. – Вы с начальником управления на короткой ноге, я видел вчера, как он вам в рот смотрит.

– На короткой, короче некуда. Хрулев просил выяснить, что на самом деле творится с арестантскими работами. Будто бы там воруют за счет шпанки. Если не хотите рассказать про Тырча-Кихлевельта, сыпьте хотя бы про работы. Как устроена махинация?

Заседателев опять замкнулся, и сыщик спросил напрямую:

– Много вам перепадает?

– Много, – признался Иван Кирьянович. – Как же мне свою выгоду в ретирадное спустить?

– Придется. Я ведь все равно разорю эту лавочку. Те, кто попадется с поличным, ответят по закону. Хотите оказаться по другую сторону решетки? Тогда продолжайте покрывать жуликов. Но умнее будет помочь их прижать и остаться на службе. У вас какое жалованье? Удвоенное?

Тюремные стражники, прослужившие беспорочно пятнадцать лет, получали оклад вдвое больше начального.

– Год остался до удвоенного.

– И что? Готовы все потерять? Вылетите со службы, на другую уже не возьмут.

– Разрешите подумать, ваше высокородие, – попросил надзиратель.

– Думайте, только быстро. Меня интересует, как организован механизм хищений. Главным образом воруют в военно-обмундировальной мастерской. Ясно, что арестантам недоплачивают. Что в сговоре тамошние начальники из арестантов, наподобие Курган-Губенко. Другие участники хищений – это интенданты. А руководит всем при помощи таких, как Лясота, капитан Сахтанский. Верно?

Новый агент сыщика был подавлен.

– Вы уже без меня все узнали. Значит, конец лавочке?

– Скоро я ее прикрою. Ну? Что имеете добавить?

Заседателев мялся, мялся, потом выдавил:

– Сбыт идет через купцов Ватутиных. Они поставщики сапог в армию, в корпус пограничной стражи и лесникам…

– Накладные поступают от них?

– Насколько я знаю, да. Обороты большие. Мы, надзиратели, промеж себя рядим, что Сахтанский получает в месяц до двух тысяч рублей. Тысячу он оставляет себе, а вторую делит между участниками. Мне достается тридцать рублей, зимой меньше.

– За что? Ваша роль в махинации какая?

Заседателев пояснил:

– Настоящие сапожники, кто выгоняет товар, видят аферизм. Чтобы они молчали, в дело вступают жиганы из нашего коридора. Среди них человек десять очень опасные. Их бы на каторгу, а ребята прохлаждаются в исправительном отделении. Да еще и деньги получают от Сахтанского. Так вот, если кто из шпанки противится, ходит жаловаться, к тем капитан подсылает сначала Лясоту. Тот разбойник не хуже Господи-Помилуй. Лясота стращает, убеждает терпеть…

– Много отбирают фартовые? – перебил агента сыщик.