Взаперти - Николай Свечин

– Около половины выручки.

– Ого! И люди вынуждены молчать?

– Им языки быстро укорачивают, – скосил глаза Заседателев. – Если кто слов не понял, Лясота спускает собак. Жиганы из команды Елуферьева – сущие звери. В прошлом году они двоих повесили в нужнике, а списали на самоубийство. Другим, значит, наука. Там все хуже и хуже, Алексей Николаич. Еще недавно забирали треть, а две трети шло работнику. Теперь дерут половину. Во вкус вошли…

– Так в чем ваша-то роль? Три червонца просто так не дают.

– Я выпускаю жиганов из отделения по ночам. А потом рапортую, что все сидели по камерам, никто не выходил.

– А еще?

Заседателев помолчал, затем нехотя продолжил:

– Ношу корреспонденцию «иванов» в город.

– Ага! Кому и куда?

– Э-э… Боязно как-то… Если узнают, они ведь меня пришьют.

– Иван Кирьянович, вам надо решиться. Иначе пропадете вместе с ними. Поворовали – и будет. Грех это – нагих обирать.

Подстарший заныл:

– Да я понимаю, что грех. А куда деваться? Откажешься – не миновать беды. Лясота с Сахтанским со свету сживут. Или делай, как они, или…

– Рассказывайте про ваши почтовые услуги, – решительно потребовал Лыков. И узнал от тюремщика удивительные вещи.

Оказалось, что между арестантами всех пенитенциарных учреждений Петербурга налажена единая секретная почтовая сеть. Надзиратели собирают письма и вручают курьерам. Есть четкая такса за отправление. Комиссионеры заведены в каждой из пяти тюрем, и даже в морской. Только в военной тюрьме одиночного заключения, что на Нижегородской улице, предателя найти не удалось.

Имеется также центр, где собирается вся корреспонденция. Ее получает некий Сапелкин, владелец плиссировочного заведения на Газовой. Он будто бы ведет обширную торговлю по почте, что объясняет большое количество получаемых им писем. Однако в последнее время их стало так много, что появился еще один фальшивый адрес. Петербургское отделение московской агентурной конторы Либшютца, представителя иностранных и русских фирм по торговле углем и коксом. И с конца прошлого года основную часть писем Заседателев отсылает туда.

– А дальше что происходит?

Подстарший пожал плечами:

– Я могу только догадываться. Особенно активная переписка идет вокруг следственной тюрьмы. Люди ждут суда, им надо сговориться между собой. Или правильно подготовить свидетелей. Но и между заведениями много чего летает. «Иваны» есть повсюду, они обсуждают воровские дела, готовят из-за решетки преступления, которые осуществляют их сообщники на воле. Поверьте, это лакомый кусок. Тот, кто все это придумал, гребет деньги лопатой. Он нужен всем без исключения сидельцам и может диктовать свои тарифы.

– Вы знаете настоящего хозяина промысла? – уцепился за фразу Алексей Николаевич. – Придумать такой, а главное, обеспечить его бесперебойную работу может только бывший тюремный служитель. Ведь так?

– Верно сказали, – подтвердил догадку сыщика Заседателев. – Это Михаил Келиберда, бывший старший надзиратель в «Крестах». Вышел в отставку и продолжил то, чем занимался прежде. А именно обслуживал фартовых. Только расширил дело на весь город. И в каждом узилище Келиберда подобрал себе сообщника. У нас это Лясота, во временной тюрьме[99] – старший ключник Жоркин. В ДПЗ был прежде Фуршатов, но неожиданно уволился…

– Стойте! – перебил агента сыщик. – Фуршатов, вы сказали?

– Да, а что?

– Он оболгал меня перед судом. Заочно, еще на стадии следствия. И сбежал.

– Похоже на него. Продажный, чисто Иуда. Мы, конечно, все измазаны, я понимаю вашу усмешку. Но этот был похлеще других.

Лыков с трудом сдержался. Вот и ниточка появилась. Теперь понятно, как англичане столь быстро договорились с обитателями Домзака. И как они передали заказ на устранение сыщика сюда, в Семибашенный.

Для первого разговора было уже достаточно, однако под конец Алексей Николаевич задал новому осведу еще один вопрос:

– Иван Кирьяныч, а кто такой Жежель?

– Вавила? Ну… А что у вас к нему за интерес?

– Давеча в двадцать шестой камере Елуферьев обращался к нему за советом. «Иван», знаменитость, а поди ж ты. Ищет мнения какого-то Жежеля. Ничего такого вы не замечали?

Подстарший в который раз за утро смутился:

– Глот как глот… Вроде бы…

– Мещанин из уездного городка Свенцяны тоже был как все. Пока не попался мне. Подумайте еще раз. В тюрьме всегда все знают.

– Знают, да не скажут. Я для них надсмотрщик, мент[100]. Потом, Вавила не из нашего отделения. Так, ходит в гости.

– Он не из татебного? – удивился Алексей Николаевич. – И принимают? Вы же правящее сословие.

– Принимают. Жежеля к нам из Москвы прислали. Отбывает срок в Третьем коридоре.

Сыщик удивился еще больше. Из Москвы в Петербургское исправительное отделение присылать заключенных не положено. У них есть свое.

– А за что отбывает?

– Да полез в лавку, а там жанглот[101] попался. Вавила его и помял. Несильно, на полтора года.

Лыков сообразил, что с наскока тут ничего не решишь. Надо наводить справки. Он сказал:

– Иван Кирьянович, даю вам задание…

– Вы мне? – опешил тюремщик.

– Я вам. А будете глаза пучить, так вылетите отсюда в два счета! – рассердился сыщик. – Еще не поняли? Вашей лавочке конец. И ваша судьба зависит от того, как вы сейчас себя поведете. Будете мне помогать – один путь. Откажетесь или попробуете обмануть – другой. Вплоть до арестантской бескозырки. Сообразили теперь? Видели вчера, как я расправляюсь. Тырчу веревку на шею наденут. Следующими полетят в тартарары ваши приятели Сахтанский и Лясота. Итак… – Лыков принял грозный вид, – поручаю вам разузнать побольше о Вавиле. Думаю, он не тот, за кого себя выдает.

И тут же по глазам подстаршего понял, что тот знает правду о Жежеле. А возможно, и его настоящее имя.

– Я не ошибся?

Но тюремщик уже пришел в себя и сказал, облизывая губы:

– Понял, буду разнюхивать. Так-то он не лучше других…

Алексей Николаевич решил, что дожимать бесполезно, и отпустил агента. Но сам в тот же день пошел в канцелярию смотреть бумаги Жежеля. Действительно, прислан из Москвы, рядовой валет. Нанес телесные повреждения сторожу в магазине Абрикосовых. Попался впервые, даже не рецидивист. Это было еще более странно. Вавила мало смахивал на мелкого воришку, по повадке он скорее маз… А может, даже «иван».