Саблями крещенные - Богдан Сушинский

— Мои азиаты сделают так, что приготовление к казни покажется Артуру де Моле страшнее самой казни. А потом еще до полуночи похоронят труп в ближайшем лесу, чтобы к утру мы могли забыть обо всем, что здесь происходило.

— Приказывайте своим азиатам, графиня, приказывайте, — нетерпеливо подбодрил ее маркиз.

Кара-Батыр ждал графиню за дверью. Отведя его чуть в сторону, Диана сказала всего несколько слов по-татарски, опасаясь, как бы кто-нибудь не подслушал их. Прежде чем произнести свое привычное: «Будет выполнено, повелительница», татарин уставился на графиню с широко открытым ртом. Хотя, казалось бы, давно избавился от глупой привычки — удивляться чему бы то ни было, что связано с графиней де Ляфер.

Однако остолбенение его прошло довольно быстро. Кара-Батыр произнес ту единственную фразу, которой от него ждали, и направился к выходу.

— Граф должен орать так, чтобы не только мы слышали его вопли, но и стены замка содрогались.

— Он будет орать, — заверил ее Кара-Батыр.

Стоя у окна, графиня видела, как татары появились из «каменного мешка» в конце двора, возле башни, в котором обычно происходили казни. Кара-Батыр вряд ли мог рассмотреть ее фигуру, однако предусмотрительно поднял вверх руку, давая понять, что у них все готово. Еще через несколько минут они потащили к этому «мешку» Артура де Моле. Услышав его вопль, маркиз тоже приблизился к окну. Вечерние сумерки были еще не настолько густыми, чтобы де Норвель не мог видеть, как граф упирался и пытался вырваться, и слышать, как он проклинал маркиза, его замок и все на свете, а, проклиная, молил о пощаде.

Однако де Норвеля это зрелище уже не интересовало. Оказавшись за спиной у графини, он вдруг почувствовал, что не в состоянии отдалиться от соблазнительного тела парижской красавицы.

— Выйдем-ка, посмотрим, как этот злодей будет принимать смерть…

— Зачем? — потерлась бедром о бедро графиня. И, запрокинув голову, пощекотала де Норвеля кудряшками своих волос. — Кровавые дела предоставим слугам. Мы же с вами должны отпраздновать свое спасение. Люди, побывавшие на краю жизни и заглянувшие в преисподнюю, начинают воспринимать жизнь совершенно по-иному. Разве не так? — почти нежно прошептала она, не замечая, что, обхватив крепкими жилистыми руками, маркиз все сильнее и сильнее прижимает ее к себе, словно пытается поглотить.

Даже сквозь одежду ощущая тепло его тела, графиня могла признаться себе, что не чувствует отвращения к объятиям этого мужчины, с которым пережила действительно страшные минуты, дающие им право на маленькие радости жизни.

Не меняя поз и не разжимая объятий, они медленно приблизились к столу. Одной пышущей жаром рукой де Норвель сжимал грудь Дианы, другой — холодное стекло бокала.

— Я всю жизнь стремился к богатству, славе, любви. Мне представлялось, что для этого нужно иметь не один, а десять замков, сундуки, набитые золотом, и целый гарем любовниц. Оказалось, что все это ненужные излишества.

— Все помещается в ладонях двух рук, — согласилась графиня, почти опустошив свой большой бокал.

— В одной — все радости жизни, в другой — бокал вина.

— …Который тоже является одной из радостей жизни, — рассмеялась Диана, не обращая внимания на то, как, поставив бокал на стол, де Норвель принялся горячечно оголять ее тело.

Графиня прислушалась. Вопли лжемагистра затихли. Палачи делали свое дело. Но что именно они делали — это могла представить себе только она. Впрочем, маркиза это уже тоже не интересовало. Он ощущал оголенное тело графини. Еще не веря своей победе, де Норвель нервничал, суетился. Даже когда, впиваясь пальцами в плечи Дианы, он почувствовал, что достиг последней тайны этой женщины и что она принадлежит ему, маркиз все еще умолял не сопротивляться, не веря, что никакого сопротивления эта божественной красоты женщина оказывать уже не будет. Мерное покачивание ее бедер показалось таким же первозданным и первородным, как и покачивание колыбели.

— Это наш вечер, — молитвенно проговорил де Норвель, понимая, что достиг всего, чего только мечтал достичь в этой жизни. — Наш замок, наш мир…

Ответом ему был загадочный, как пламя камина, таинственный, как свет едва прозревшей в вечерних небесах луны, и холодный, подобно камню в башне древнего замка, умудренный веками смех женщины.

Утром маркиз хотел проводить графиню де Ляфер, проехав с ней хотя бы несколько лье.

— Не смею утруждать вас подобными поездками, — обрекла его на холодное расставание Диана. — У меня довольно надежная охрана, — кивнула в сторону двух своих татар и шевалье де Лумеля.

— Но долг вежливости требует.

— …Чтобы вы оставили меня в покое, — все так же сухо и даже слегка раздраженно прервала его сладкую речь графиня и, тронув коня, ускакала прочь от подъемного моста.

— Не огорчайтесь, мессир, точно так же она ведет себя со всеми прочими женихами, — насмешливо успокоил маркиза Кара-Батыр, тоже пуская коня вскачь.

Владелец замка смотрел им вслед, оскорбленно поджав губы. Де Норвелю не верилось, что нынешнюю, совершенно немыслимую, сумасшедшую ночь, он провел именно с этой женщиной. На своем веку он познал их великое множество — от маркиз до служанок, от пятидесятилетних матрон до четырнадцатилетних пастушек. Однако весь его опыт в любовных делах и постельных игрищах оказался совершенно неприемлемым для сравнения с тем, что познал этой ночью, на исходе которой уже благодарил Бога… что утром графиня уезжает. Если бы она осталась еще на несколько ночей, в одну из них он скончался бы от полного физического истощения.

Но дело даже не в этом. Маркизу казалось, что, коль уж мужчине дается такая ночь, то дается для того, чтобы женщина осталась привязанной к нему на всю жизнь. На самом же деле все ограничилось двумя небрежно брошенными на прощание фразами.

Вернувшись в замок, он грозно взглянул на раненного в плечо привратника.

— Этот злодей был повешен?

— Повешен, ваше высочество.

— Сам видел?

— Видел. Там кровь, под крюком. И видел, как увозили мертвых. Хорошо хоть азиаты сами вызвались быть гробокопателями. Иначе нам пришлось бы…

— Замолчи. Онемей. Этой ночью здесь ничего особенного не происходило. Приехала графиня. Был ужин. Никто не сражался, не поджигал, а следовательно, никого не казнили.

— Не казнили. Сам видел, что не казнили, — недоуменно подтвердил привратник, вызывая у маркиза зубовный скрежет.

А тем временем графиня де Ляфер вместе со своими воинами все дальше и дальше отходила от замка. Утро выдалось довольно прохладным, и она поеживалась в своем дорожном, подбитом мехом плаще, смутно припоминая то безумие, которое творила ночью. То ли вино попалось какое-то бешеное, оправдывалась она перед собой, то ли в самом деле плоть настолько истосковалась по мужчине. Если бы рядом с ней находился князь Гяур, ничего подобного не происходило бы… с другими мужчинами. Но князя нет. Любовь — это любовь, а взбесившаяся плоть — это взбесившаяся плоть, и ничего тут не поделаешь.