Настоящее прошлое. И снова здравствуйте! - Роман Злотников

Что же касается каких-нибудь более профильных учебных заведений, ну относительно той стези, которую я для себя избрал, – того же Литературного института, например, то я относился к ним довольно скептически. Увы, человечество так и не освоило технологию создания писателей. Поэтому в отличие от медицинских, инженерных и военных вузов, подавляющее большинство выпускников которых становились именно врачами, инженерами и офицерами, из лона Литературного института выходили отнюдь не писатели, а в первую очередь и в основном критики и редакторы. То есть по итогу КПД этого учреждения был чрезвычайно низким. И большая часть выпускников, которыми они типа гордились, как правило, проявили свои таланты гораздо раньше своего туда поступления.

– М-м-м… скажите, а тут есть институты, где можно получить хорошее языковое образование? – осторожно уточнил я. Яков Израилевич удивленно воззрился на меня. Мол, а тебе-то это на хрена? Я поспешно пояснил:

– Хочу стать переводчиком!

Зам директора окинул меня сожалеющим взглядом, после чего покровительственно похлопал по плечу.

– Конечно, есть! В университете есть факультет иностранных языков. Да и в педе, насколько я помню, тоже преподают. Если хочешь – я уточню.

– Да, был бы благодарен…

Короче, в Питере у меня все прошло просто отлично. И с родственниками мы тоже повстречались. Я всем подарил по своей первой книжке, а мама гордо заявила, что мы приехали заключать договор на вторую. Батя же блеснул своим кандидатством. Так что приняли нас не только как родных, но и как равных. Несмотря на то что мы, к сожалению, не жили в таком прекрасном городе, как Ленинград! Я помнил – проскальзывал, бывало, у питерских, временами, этакий снобизм…

Так что обратно домой я вернулся окрыленным. А в начале февраля мужскую половину нашего класса вызвали повестками в военкомат, откуда отправили получать приписное свидетельство. Полтора десятка пацанов в одних трусах метались между кабинетами с бумажками в руках, нервно подгыгыкивая и краснея перед медсестрами. Причем вне зависимости от того, молодые они были или старые. Я же чуть не нанес поликлинике существенный ущерб, едва не сломав спирометр. Объем легких у меня оказался ого-го – за шесть тысяч кубиков! Заметно больше, чем в прошлой жизни. Вероятнее всего, благодаря бегу и плаванию. Вот аппарат и перекосило. Едва потом наладили… Но, если честно, это мероприятие привело меня в несколько нервное состояние. Потому что у меня почему-то напрочь вылетело из головы, что уже меньше чем через два года СССР введет войска в Афганистан. А мне до момента исполнения восемнадцати лет и соответственно моего неизбежного призыва в «непобедимую и легендарную» осталось максимум три года с небольшим. То есть «за речку» я попадаю почти гарантированно. С таким-то набором разрядов и умений. Пусть даже часть из них уже и типа недействующая. Причем попаду я туда не как офицер, а в качестве рядового пушечного мяса. Чего мне категорически не хотелось… Нет, дело было не в трусости. За свою прошлую жизнь я не раз доказал и себе и окружающим, что отнюдь не трус. И под пулями ходил, и вообще считался специалистом по выполнению некоторых не очень-то простых и весьма деликатных задач. Так что о страхе речи не шло. Просто… очень не хотелось погибнуть зря. Ни за что. Впустую. А про афганскую войну можно было говорить только в подобных терминах. Потому что ее слили. То есть сначала вошли, вляпались, положили пятнадцать с лишним тысяч человек плюс еще сколько-то числящихся пропавшими без вести, десятки тысяч были ранены и искалечены, а потом просто сбежали оттуда, поджав хвост… Причем предав и бросив союзника!

И как-то исправить это было невозможно. Потому что точно так же, но уже гораздо позже, в то же самое вляпались и «идеально демократические» американцы со своей эффективной (куда там «совку»!) рыночной экономикой, мощнейшими ЦРУ с АНБ со всеми их возможностями и аналитическими службами и сверхсупервысокотехнологичной армией. Войска из Афганистана они вывели, насколько я помнил, где-то в середине или конце двадцатых, после чего через несколько месяцев Кабул взяли талибы. Причем почти бескровно и без особых боев. Казни начались уже после…

На первый взгляд приписали меня нормально – в ГСВГ. То есть группу Советских войск в Германии. Но мне было совершенно ясно, что это ничего не решает. Во-первых, афганской войны еще нет, а вот когда она начнется – все предварительные приписки полетят вверх тормашками. А во-вторых, призывать меня будет явно не местный военкомат, а тот, рядом с которым будет располагаться мое место учебы. То есть, если все получится, какой-то из ленинградских. И что уж тогда там решат – бог знает.

А в конце апреля я вылетел из секции бокса. Тренеру надоели мои постоянные отлучки, к тому же я начал заметно отставать от лидеров, быстро набирающих матерость и силу удара, и он поставил вопрос ребром. Или-или. Или я прекращаю регулярно исчезать и начинаю отдавать все силы тренировкам, или бросаю занятия в секции. И, поскольку я не собирался бросать ничего из того, из-за чего мне и приходилось пропускать занятия в секции, я сказал тренеру большое спасибо и ушел. Так было честно. Ну а затем наступило девятое мая, и мы с моей Аленкой вновь оказались ранним утром на прохладном ветру рядом с бюстом маршала Победы. Хотя пока его никто так не называл. Ко мне подошел Пастухов, который специально приехал из Москвы, чтобы, так сказать, меня поддержать, и спросил:

– Ну как, готов?

Я покосился на бледную от волнения Аленку – мы с ней, если честно, где-то с месяц назад уже пробежали марафонскую дистанцию. Тайком. Вдвоем. На стадионе. После чего она отходила почти две недели, попутно получив дикий нагоняй от Ирины Алексеевны. Ну а я – ничего. Оклемался дней за пять. За время которых как раз очередной раз пропустил занятие в секции… После чего повернулся к первому секретарю ЦК ВЛКСМ и твердо ответил:

– Да!

Я стоял перед зеркалом и задумчиво рассматривал себя. А что – неплохой пацан получился. В прошлой жизни я к девятому классу уже настолько посадил зрение, что постоянно носил очки. А сейчас со зрением все в норме. Хотя читал ненамного меньше, чем тогда. Да еще и писал. Ну, то есть печатал на пишущей машинке. Спорт рулит? Скорее всего… Да и росточка чуть прибавилось. Там я дорос до ста восьмидесяти восьми сантиметров, а тут уже сейчас уперся в сто девяносто. А уж про грудь и говорить нечего – и мышца заметно прибавилась, и легкие на шесть с лишним тысяч кубиков добавили свое. Ну и морда вполне себе симпатичная. Хотя это не совсем моя заслуга – родители постарались. А вот то, что раскачан неплохо, – это уже мое. Вон даже кубики пресса на животе видны. Не Шварценеггер, конечно, но это и не нужно. Зато – боксер, самбист, пловец и даже гимнаст. По чуть-чуть. А еще писатель и марафонец. Причем официально! Потому что во время прошлогоднего забега Победы, как теперь называлось это мероприятие, мне, кроме всего прочего, торжественно вручили удостоверение спортсмена-марафонца…

Мы добежали! Хотя последние два километра Аленка держалась исключительно на морально-волевых… Я даже некоторое время тащил ее за руку, поскольку чувствовал себя получше, но тоже сильно устал. Во многом, кстати, похоже, потому что, постоянно отвлекаясь на Аленку, у меня никак не получалось запустить привычный «круговорот» энергии… Вместе с нами бежала и группа поддержки, наполовину состоящая из прошлогодних юных спортсменов, а наполовину из вполне взрослых. Но они тут были скорее для массовки. Ну и для поддержки нас. Меня, кстати, так же пытались тащить и даже перехватить Аленкину руку, но я сердито рявкнул, а моя любовь просто шарахнулась от пытавшегося ей помочь парня, едва не грохнувшись на землю от резкого движения. Так что от нас отстали и просто бежали рядом, настороженно поглядывая в нашу сторону. Где-то за километр до «пушки», как этот памятник именовали все, проезжавшие по Киевскому шоссе, я прохрипел любимой: