Владимир Набоков, отец Владимира Набокова - Григорий Аросев

Большевики убили Набокова.

Нет, нет, это не ошибка. Я знаю, что убийцы называются «монархистами». Но как бы им было ни угодно себя называть, монархистами или коммунистами, они, главным образом, убийцы. И это деление людей – на убийц и неубийц – для нашего времени самое правильное и единственно реальное.

С этой точки зрения я и утверждаю, что Набокова убили большевики – не монархисты, не коммунисты, не другие какие-нибудь «исты», а, прежде всего, – убийцы.

Убийцы ходят между нами, здесь, и, хотя главный штаб их в России, – Европа заражена убийством.

Мы еще условно, привычно, разбираем: это правые, это левые. Но круг сомкнулся; по окружности есть еще, пожалуй, левее – правее, а там, где круг сомкнулся – есть только убийцы, даже один убийца, хотя по желанию и обстоятельствам он может надевать любую из двух масок: черную или красную.

Но и в красной маске, и в черной – он тот же убийца и только убийца.

Для Красной Маски Набоков и Милюков – были физически недосягаемы. И невыгодны. Не забудем, что Красная Маска любит, привыкла, убивать наверняка, без риска для себя, с чувством, с толком, с передышкой. Но в некоторые времена и покушение на убийство определенных лиц бывает выгодно, если его сделать под маской черной.

Кто, в самом деле, вздумает отрицать такую несомненную вещь: ведь задержись Милюков и Набоков в России, в царстве большевиков, в главном штабе убийства, они уже давно были бы расстреляны. Именно давно и притом без малейшего покушения, а наверняка, подобно тысячам других, даже менее нужных убийцам.

Это не вышло, благодаря физической недосягаемости. ‹…›

Убийце все равно, кого он убивает. Он потому и убийца, что не различает человеческих лиц. Но мы должны помнить: убив Набокова, он убил великого человека.

Это опять сознательное, точное слово; определение, на котором я настаиваю.

У каждого времени свой гений, свое личное влияние. В наши дни великим не будет ни завоеватель, ни общественный деятель, ни художник, ни ученый, ни поэт. В наши дни велик лишь тот, кто до конца остается единым, единственным, верным себе и своей внутренней правде; тот, кто воистину остается самим собой.

Он и умирает своей смертью, такой высокой и достойной Человека, какой умер Набоков.

Про него действительно можно сказать, что он попрал смертью Смерть. Не он убит, не он мертв – мертв его убийца.

Это только мы, несчастные, слабые, еще не видим, что убийца уже мертв.

Скоро увидим, узнаем. Он, Владимир Дмитриевич Набоков, уже знает теперь все.

Потрясенное сознание, протестуя, не веря, не допуская, вызывает у меня живой образ живого человека. Я его вижу: рослый, красивый, гордый, быть может, слишком не по нынешним временам красивый и гордый человек, из породы отменных, отмеченных русской расой: Владимир Дмитриевич Набоков. Человек с высокой душой, с возвышенным умом. Про таких людей говорят старевшее ныне слово – Рыцарь. Да, я знаю, жил он мужественно и честно и умер так, как умирают люди, имя которых заносится в золотые списки бессмертия: защищая чужую жизнь своего политического противника. Когда он схватил убийцу за руку, – людишки, эти все друзья, борцы, благороднейшие личности, исчезли, как пыль. В опустевшей зале боролись рыцарь и убийца. И другой убийца подошел к рыцарю и выстрелил ему в сердце. Черные руки, черные не от земли, не от работы, – от черной, скипевшейся в ненависти крови, – протянулись за новой жертвой, отняли высокую жизнь. Вы, стрелявшие сзади, убиваете самих себя. Ваше дело – черное, проклятое. И смерть Набокова лишь с новой силой поднимет сердца на защиту от черных рук Великомученицы России.

В последний раз я слушал речь В. Д. Набокова в Париже на национальном (бурцевском) съезде. Его речь, как всегда блестящая по форме, была посвящена полемике с П. Н. Милюковым – «теперь много говорят о заветах революции» – говорил В. Д. Набоков своим слегка грассирующим бархатным тембром: – «я предпочел бы говорить не о «заветах», но именно о завещаниях революции, ибо завещание предполагает желанную в этом случае смерть субъекта». Не время у свежей могилы говорить о политике, но всю жизнь достойную и значительную В. Д. Набоков служил именно заветам революции. Последние годы сломили его психологию, как и у многих, многих иных, и вместо заветов он пытался мечтать о завещании революции, пытался идти вправо по пути к монархистам. И вот, – не только жестокая и предательская, но еще и бессмысленная, тупая пуля монархиста, справа, и нет талантливого полного сил и жизни В. Д. Набокова[102].