Эхо войны - Леонид Гришин

– Но ты же не очень грамотный.

– Что есть, то есть. Поэтому я сразу и не поступил в институт.

– А в какой ты поступал?

– В медицинский, – ответил я.

– В медицинский, да? И что?

– По всем предметам пятерки, а по вашему – по литературе – тройку получил.

– Ты всегда был неграмотный – не в пример твоей сестре и брату, которые грамотные.

– Елена Владимировна, так уж сложилось. Я самый младший, наверное, потому…

– Так ты думаешь все-таки поступать в институт? – перебила она меня.

– Да, конечно, думаю.

И тут я замечаю, что у нее задрожала нижняя челюсть, было заметно, что она пыталась унять эту дрожь, прикусив губы. Потом она подняла на меня глаза и сказала тихим голосом:

– Хочешь, я буду с тобой заниматься? Я буду приходить к тебе и буду тебя учить грамоте.

– Я бы с удовольствием, Елена Владимировна, я сам буду к вам приходить.

– Нет! Я буду приходить к тебе домой, – резко сказала она.

Я не очень понял почему.

– Почему? Ведь я же далеко живу.

– И пусть!

У нее на глазах появились слезы, нижняя губа, подбородок неестественно задрожали.

– Меня выгнали из школы…

– Как?

– Новый директор сказал, что мои методы преподавания устарели, и я порчу показатели школы, поэтому меня сократили. Я просила, чтобы он позволил мне хотя бы факультатив вести бесплатно. Мне бы только в школу приходить, а он сказал: «Чтобы духа твоего не было в школе».

У нее выступили слезы на глазах, она достала платок и своей сухой рукой стала вытирать глаза. Подбородок у нее все так же дрожал.

Мне жалко стало эту женщину, эту старушку, которая всю жизнь отдала школе, ведь она не представляет иной жизни без школы.

– Я буду к тебе приходить, – продолжала она тем временем, – и буду думать, что я хожу в школу, буду знать, что я кому-то нужна.

Я не знал, что ответить. Согласие мое тут и не нужно было, ее предложение я принял с радостью.

– Ты когда свободен?

– Я работаю через день.

– Вот и хорошо! Два раза в неделю тебя устроит?

Я ответил, что, конечно, устроит. Она попросила составить меня мой рабочий график, чтобы она знала, по каким дням она может приходить и в какое время. Я ответил ей, чтобы она приходила в любое удобное для нее время.

– Мне удобно всегда, когда ты свободен. Я буду приходить и буду думать, что я прихожу в школу. Хоть одного ученика, но буду учить.

Я сел за стол, взял бумагу и написал, когда я работаю.

– Что мне надо? – спросил я ее, когда отдал ей график.

– Ты будешь сочинения писать и диктанты, – сказала она так, как сказала бы перед классом.

На этом мы простились. Я шел и думал, что человек, всю жизнь проработавший в школе, сейчас остался совершенно одиноким. Мы даже не знали, есть ли у нее родственники, есть ли дети. Говорили, что у нее все погибли во время блокады, но и подруг, друзей у нее тоже не было. Почему – не знаю. Никто ничего не знал о той жизни, которая была у нее в Ленинграде. А здесь у нее была только одна жизнь – школа и ученики. Она учила нас, а теперь вот стала учить меня одного.

Она приходила ко мне дважды в неделю, я всегда встречал ее. Она, как и в школе, брала книгу и начинала диктовать мне одному: сначала был диктант, потом задавала мне вопросы по литературе. А больше рассказывала сама: про Петроград, потом Ленинград, рассказывала о пригородных дворцах и парках: о Петродворце, о Пушкине, о Павловске, о Гатчине. Для меня это было далекое все.

Два раза в неделю она приходила. Я ждал, когда придет эта старушка, бабка, как ее называли, эта маленькая, худенькая, седая женщина. Когда она начинала рассказывать, то мне казалось, что передо мной стоит гигант, обладающий такими знаниями, которыми мне не овладеть никогда.

Коллектив учителей обратился в город Пушкин Ленинградской области, где был дом престарелых учителей, с просьбой принять Елену Владимировну. Через полгода им пришел ответ, что Елену Владимировну могут принять. Я провожал ее, когда она уезжала. В том же году я приехал в Ленинград и поступил в институт. После зачисления сразу поехал в город Пушкин в дом престарелых учителей. Когда я увидел ее, на лице ее была огромная радость, ее глаза светились. Она была счастлива, что ее помнят, что ее даже здесь навещают – в Ленинграде, Пушкине.

Она стала расспрашивать, как я сдал экзамены. Я рассказал, что благодаря нашим занятиям по литературе получил четверку, чем она осталась весьма довольна. Труды ее увенчались моим успехом

Мы пошли гулять по парку. Дворец был еще в руинах, но она знала там каждую комнату. Очень уж она печалилась, что нет янтарной комнаты, что янтарная комната пропала. Когда я слушал ее рассказ, мне рисовалась прекрасная, чистая и свежая картина Екатерининского дворца еще до того, как он пострадал от этой страшной войны, которая превратила красоту в руины…

В том году, на третьем курсе, я вернулся с каникул во второй половине сентября, поскольку занятия должны были начаться в октябре. Стояла прекрасная осень, это время не раз описывали поэты и писатели в своих произведениях. Как писал поэт: «В багрец и в золото одетые леса…». Так и сейчас – вторая половина сентября: леса и парки одеты во все цвета радуги. Уже было несколько заморозков, но этот день выдался солнечный.

Я решил съездить навестить Елену Владимировну. С юга я привез с собой домашние варенья: абрикосовое и вишневое. С тем к ней и пожаловал.

Она очень обрадовалась моему приезду. Я передал ей гостинцы, она расспрашивала о знакомых, а потом мы пошли гулять в парк. Было уже прохладно, прошли первые осенние заморозки. Она надела поношенное пальтишко, старенький платок, который я еще помнил в Новокубанске, – в нем она всегда ходила в школу.

Мы шли по парку. День был прекрасный, воздух чистый и свежий, оттого и настроение было хорошее. У дворца встречались группы туристов, большей частью иностранцы. В шестидесятые годы иностранца легко было отличить от нас: во-первых, они были гораздо лучше одеты, по моде, да и качество было намного выше. У нас промышленность была рассчитана на массы. Мы, молодые, с завистью смотрели на иностранцев, которые носили такие красивые одежды.

Мы проходили мимо довольно взрослой группы туристов-иностранцев, которым молодой экскурсовод что-то рассказывал. Мне показалось, что он говорит на французском языке, хотя французского я не знал. Елена Владимировна приостановилась, посмотрела на этого молодого человека, дождалась, пока он закончит рассказ, а затем обратилась к нему:

– Молодой человек, вы говорите по-русски?

– Что вы хотите?

– Молодой человек, вы несете чушь, вы не знаете предмета, садитесь!