Правда фронтового разведчика - Татьяна Алексеева-Бескина

Из командировок по учебным делам в поселки БАМа Игорь прилетал всегда полный особых впечатлений. По трассе — на вертолете. В кабине бочки с горючим. Дверца «затворена» шваброй, как в сарае. Только и сказали: «Держись, чтобы бочки не сорвались». Приземляются на заимку. Воздух — минус 56 градусов. Местный таежник — дежурный по «аэропорту» печалится: «Раньше замков не знали…» Во дворе шесты вдоль ограды, на шестах глухари и прочая битая птица — чтобы зверь не достал. Под горкой речка — теплая, выходы радона с концентрацией ой-ой: случайная рыбка плывет дальше уже кверху брюхом… Угощение таежное. Хозяин сетует — зверь уходит от трассы, распугали…

БАМом приходилось обоим заниматься не только по учебным делам. Мы оба входили в Научный Совет по проблемам БАМа, по освоению этих территорий. Возглавлял Совет А.Г. Аганбегян, тогда еще не академик. Центром был Новосибирск. Заседания Совета то в Новосибирске, то в Благовещенске, то в Москве. В год налетывали тысячи километров. БАМ давался непросто, хотя стройка шла под героическими лозунгами и знаменами. Молодежь ехала с готовностью. В институт тогда и хлынули заочники…

Трассу выбрали неумно! И не самые мудрые головы. «Мудрее» всех был Гречко, тогдашний министр обороны, который заявил, что без БАМа не ручается за безопасность китайской границы. Да там и зверь не всякий проберется, не то что армия! До сих пор лежит карта, которую я разработала, но так и не собралась опубликовать: западный БАМ — совмещение сейсмики и многолетнемерзлых грунтов. Грамотные люди, взглянув на карту, хватались за голову — надо бы сложнее проложить трассу, да некуда — дикие горные районы с самой высокой сейсмичностью до 12 баллов и мерзлотой. Хорошо, хоть через 30 лет сообразили при прокладке газопровода пройти севернее, через Киренск, Бодайбо. Побывали мы с Игорем и в тех местах. Это геологический Клондайк! Такие места не забываются. Спасибо, Сибирь!

Человек, которому интересно! И у которого своя голова полна идей, задумок, как в подушке перьев, что лезут наружу. Так можно сказать об Игоре. Ввязаться в интересную, а кое для кого безнадежную разработку, предложить что-то свое, нетривиальное, повернуть проблему под неожиданным углом — все это было в его натуре. Еще во время службы в войсках после Академии, где он быстро рос по ступенькам технического армейского руководства, Игорь вносил столько нового, заставлявшего начальство перестраивать работу, что его, потихонечку продвигая по службе, «вытолкали» в адъюнктуру — военную аспирантуру.

Кандидатскую в свое время защитил играючи, внес новое в традиционные решения в танках, получил отличные отзывы от крупных специалистов. На защите замечаний, вопросов было два-три, в том числе такой: «Вот у вас фамилия китайского инженера записана не так, там есть черточка». Ответ был немедленный: «Если бы я защищался по проблемам китайской филологии, я бы ответил вам по существу. Спасибо за замечание!» Это было в его стиле.

Затем были исследовательские институты, Бронницы, НИИ Генштаба, работа с теорией информации, что было еще новизной в науке, техническая военная разведка по открытым публикациям, изданиям, методы технического анализа кинохроники и т. д. По его разработкам, расчетам был построен первый полигон для испытания автомашин, вездеходов и тому подобной техники, действующий и поныне. При этом авторство разработки и расчеты снова попытались украсть, присвоить, и снова — коллега. Пачка авторских свидетельств пополнялась им и в Братске: та же свайная дорога — фермобиль, особые виды движителей. Научные, инженерно-технические разработки Игоря были всегда новы, свежи, нетривиальны, и охотников до них находилось немало. Пойманные за руку — его непосредственные начальники. Был такой стиль: разработка подчиненного и в лучшем случае — примазывание в соавторы, а в худшем — в свой доход без ссылок и извинений. В науке нужно было быть настороже.

Приглашали для «служебной» работы сначала в Таиланд — продавать швейные машинки! Затем — в Швецию. Отказался, и не только по состоянию здоровья. Хотелось заниматься наукой.

Подвижная, живая натура требовала перемещений, новых впечатлений и всегда со щепоткой риска. Армейский регламент ограничивал его жизнь служебными командировками, военными санаториями в отпуске. Да и в обыденной жизни он был лишен понимающего спутника для дальних вояжей, прогулок, лыж. А так хотелось вырваться из традиционной обстановки служебной, домашней. Вот и служебные командировки он выбирал вроде экспедиции на Новую Землю. Из армии ушел по состоянию здоровья с невеселыми заключениями врачей. Выбор сферы деятельности отставного офицера был обширен: преподавал в вузе, активно работал в Совете по северной технике при ГКНТ, сотрудничал с автозаводами, выпускавшими вездеходы. Наиболее интересной оказалась работа в Проблемной северной лаборатории геофака МГУ, где занимались и походами в Антарктику у А. Капицы.

Но везде утомляла, раздражала атмосфера интриг, склок, подковерной жизни. Да и в прошлой домашней обстановке не было тепла, понимания. А возраст требовал новизны, действия, авантюрных поворотов, живых впечатлений. Маячила пенсионная «благодать» отставного ветерана войны.

И тут возникли я и возможность махнуть подальше из столицы.

Сибирь! Друзья уговаривали, предостерегали, «спасали» от подступившей новизны, пытались всякими уловками удержать от решений радикальных, ломавших, казалось бы, устоявшуюся жизнь.

Но уж если Игорь принимал решение — отступление исключалось. Как танк, он шел только вперед, через препятствия. Надо, значит, будет ЧТД — «что и требовалось доказать», как писал он иногда на доске, завершая лекцию студентам.

В Братске его захватила новая работа, новые люди, новые идеи, новые семейные хлопоты. Все было интересно, все практически с нуля, значит, зависело только от тебя, от твоих усилий, решительности, воли, напора. Даже вузовские каникулы были продолжением активной деятельности.

Каждое сибирское лето для нас — это чреда длительных интересных поездок — поездом, самолетом, позднее автомашиной. В районы, куда в те годы нужен был пропуск — на Сахалин, на Камчатку, во Владивосток, мы покупали туристские путевки и были, в общем-то, от них независимыми.

Зарубежные путевки в семидесятые годы были ограничены числом, выдавались выборочно, я могла их получить. Но Игоря после работы в Генштабе по этим путевкам не выпускали. Зато сколько интереснейших мест было вокруг, в Сибири! Кстати, где она начинается, знают все — Урал, а дальше? Граница Сибирь — Дальний Восток проходит по водоразделу рек, текущих в Ледовитый и в Тихий океан. Нам было интересно везде. Тем более что зарплаты двух доцентов было достаточно для самых неожиданных путешествий. Да и время позволяло — вузовские летние каникулы плюс северные надбавки к отпуску, получалось — все лето. В первые два года с нами ездила дочка, пока не уехала учиться в Ленинград.

Начиналась новизна путешествий сразу, с сентября 1968-го, по приезде, с деловых поездок в Иркутск, в «метрополию», в политехнический институт. Никаких поездов — только по Ангаре, вверх, к Байкалу. Вода прозрачнейшая, цвета нефрита, зеленоватая в глубине, вкусная, с ароматом снега. Ангарские берега с красотами таежной осени. Первый раз на берегу Байкала — на горизонте снежные верхушки Хамар-Дабана. Вода холодная до ломоты в зубах и удивительно вкусная, стеклянно прозрачная. Первый раз запахи, вкус омуля. Каждый день Сибирь дарит новые впечатления, свежие ощущения, краски, звуки, запахи. Начиналась наша новая жизнь, и была она разительно непохожей на оставленную в Москве, Ленинграде.