Игры сердца - Анна Берсенева

– Хорошо, – кивнул Иван.

– Хочешь выпить?

– Ну, можно, – пожал он плечами.

Ему показалось, что хозяин улыбнулся. То есть улыбка на его лице не появилась, но что-то неуловимо изменилось в глазах, и от этого возникло ощущение улыбки. Вообще же внешность у него была такая… отстраненная. Он был сдержан в жестах, сухощав. Коротко остриженная голова серебрилась сединой, но выглядел он моложе своих лет. Сколько ему теперь, за шестьдесят?

Он принес, держа между пальцами одной руки, несколько бутылок – виски, коньяк. Бутылки запотели; наверное, он достал их из холодильника. Во второй руке у него было медное блюдо, на котором лежали помидоры, белые лепешки-питы и сыр.

– Что будешь пить?

– Виски, – сказал Иван.

– Я тоже.

Они выпили в молчании, без тоста.

– Расскажи мне про нее, – сказал хозяин. – Как вы жили эти годы?

Что и говорить, умел он задавать вопросы! Иван никогда еще не видел человека, который так умел бы спрашивать только о самом главном. Он хотел ответить, что этих лет было немало – вся его жизнь вообще-то – и что жили они с мамой, конечно, по-разному…

Но ничего этого он говорить не стал.

– Я думаю, мама вас… тебя любила, – сказал он.

Ему вдруг показалось, что именно это он и должен сказать. Сразу сказать.

– Она не вышла замуж?

В его голосе не изменился ни один тон. Не надо было обладать музыкальным слухом, чтобы это понять.

– Нет.

– Жаль.

– Почему жаль?

– Наверное, она не чувствовала себя счастливой из-за того, что не вышла замуж.

– Не знаю, – пожал плечами Иван. – Я не замечал, чтобы ей этого хотелось.

– Да. – В его глазах, а на этот раз уже и в голосе снова мелькнула улыбка. – Если бы Неля хотела этого, то это и сделала бы. У тебя есть ее фотография?

– Нет.

– Я хотел бы увидеть хотя бы ее лицо.

Это прозвучало довольно двусмысленно. Впрочем, может быть, просто из-за все той же речевой неточности.

– А ты не боишься увидеть ее лицо через тридцать пять лет? – усмехнулся Иван.

– Нет.

Он ничего не добавил к этому и ничего не объяснил. Но это как раз было Ивану понятно: он и сам не любил излишних объяснений. Смешная присказка: «Если надо объяснять, то не надо объяснять», – казалась ему вполне разумной.

– Неля написала, что ты океанолог.

– Да.

Он впервые улыбнулся не глазами только, а обычно, как все люди улыбаются.

– Это хорошая профессия.

– Да, – согласился Иван.

– Ты в ней не разочарован?

– Нет.

– Долго здесь пробудешь?

– Послезавтра отплываем. Завтра я должен вернуться в Яффу на судно.

– Ты мало успеешь увидеть в Иерусалиме. Это особенно для тебя жаль.

– Почему особенно для меня?

– Потому что этот город воспламеняет воображение. Если оно есть.

– Откуда вы знаете, что у меня оно есть? – усмехнулся Иван.

– Я знаю по себе.

Впервые он обозначил связь между ними. А Иван только сейчас догадался, что сам он чувствует эту связь с той минуты, когда увидел… его. Этого человека.

Он смотрел на него, и ему казалось, что он видит себя. Как в зеркале, но в каком-то особенном, необычном. В этом странном зеркале Иван видел себя без тех черт, которых не хотел бы в себе видеть. Да, именно так! Он обрадовался, когда это понял.

В лице… этого человека была та твердость, которая дается не самодовлеющим упорством, не пустой тренировкой характера, а лишь сознанием того, что ты делаешь какое-то необходимое дело, притом безусловно необходимое, и не только тебе.

Но и это было не главное. Положим, Иван не считал излишним и то дело, которым был занят сам. Но вот ощущения того, что ты никогда не пойдешь против собственной – не совести, нет, это-то как раз было ему и раньше понятно, – но воли… Такого ощущения он в себе никогда не находил. А в лице человека, который сидел напротив в узком кресле и смотрел на него темными глубокими глазами, этого ощущения было в избытке. Невозможно было даже представить ту силу, которая заставила бы его своей воле изменить.

Всегда это было в нем так или возникло в какой-то момент его жизни, и если возникло, то отчего, – этого Иван не знал. Но вместе с тем он знал об этом человеке очень много, и то, что он знал, невозможно было обозначить словами. Всего его он чувствовал абсолютно, со всеми чертами его ума и сердца. Это было совершенно новое для него, необъяснимое и захватывающее ощущение!

И одновременно с таким своим ощущением Иван понимал, что и этот человек точно так же чувствует его самого, и это понимание наполняло его счастьем, хотя никаких внешних причин для счастья не было: человек этот и теперь держался с той же отстраненностью, с которой встретил его в первую минуту.

– Я посмотрю Иерусалим, – сказал Иван.

– Мы можем пойти вместе?

Впервые в этом голосе прозвучали… нет, не совсем растерянные, но все же похожие на осторожную просьбу интонации.

– Конечно, – улыбнулся Иван.

– Я люблю эту часть города. Старую. Мне всегда хотелось здесь жить.

– Разве ты не всегда здесь жил? – спросил Иван. – Ну то есть после того, как сюда приехал.

– Не всегда. Я долго жил в Европе, – ответил он. Но ничего больше в связи с этим не объяснил, а спросил только: – Ты уже был у Гроба Господня?

– Да, – кивнул Иван. – Для приятеля крестик освятил.

– А для себя?

– Меня не крестили.

– Почему?

– Не знаю, – пожал плечами Иван. – Я не спрашивал.

– Тебя это… как-то отталкивает?

– Что?

– Крещение. Церковь.

– Да нет. – Он снова пожал плечами. – И не отталкивает, и не притягивает. – И объяснил, словно извиняясь: – Я вообще не люблю, когда веру слишком тесно связывают с предметами. Или с обрядами.

– Я тоже. Но здесь это получается естественно. Когда я в первый раз смотрел на камень, который был положен Богом в основание мира, то знал, что это именно тот камень – вот он, лежит передо мной, как был положен тогда. И что на этот камень ступала нога Мохаммеда, когда он возносился в небо, – это я тоже знал. У меня не было сомнений.

– Ну, не знаю… Мне все-таки кажется, про камень просто символически сказано. – Иван вспомнил, как это называется точнее. – Метафорически.

– Может быть. Но здесь в камнях слишком чувствуется энергия. Ее трудно считать метафорой. Ты был у Стены Плача?