Храню тебя в сердце моем - Фиона Макинтош

Но подозрение, что он, возможно, принадлежит еще кому-то, постоянно грызло его. Спрятавшись в тени его разума, как молчаливое обвинение, которое обрело форму… и все же было бесформенным. У нее не было ни лица, ни имени, ни голоса, только звук. Стук каблуков по камню, всегда удалявшийся от него. Возможно, она сама оставила его? У него была возлюбленная, в этом он был уверен. Об этом свидетельствовал красный платок, и он всюду носил его с собой как талисман, надеясь, что, возможно, в один прекрасный день эта тайна раскроется и вместе с ней он узнает правду о последних годах своей жизни.

В то же время он дал себе слово, что не будет мучить остальных членов семьи своей тоской. Почему бы им не считать, что он безумно счастлив, что вернулся в лоно семьи, с гордостью принял на себя бразды правления империей отца и наслаждается жизнью в Ларксфелле теперь, когда наконец-то наступил мир?

И вот Алекс Уинтер взял дело в свои руки там, где остановил его отец, и начал знакомиться со всем многообразием деятельности промышленной и корпоративной империи Уинтеров. Он проводил бесконечные встречи с бухгалтерами, юристами и банкирами компании, а также путешествовал по всей стране, в основном на севере, чтобы посетить всех производителей. Он много раз инвестировал в Манчестере и с удовольствием побывал на нескольких футбольных матчах, чтобы поболеть за любимую команду семьи. Большую часть времени он посвятил знакомству с управляющими, которые контролировали различные направления работы сложной организации, в которую превратилась «Уинтер и Ко», чтобы заверить их, что они могут не сомневаться, что сын будет поддерживать их так же, как и отец.

Накануне вечером он признался матери, что чувствует, что готов начать принимать стратегические решения.

– Интересно, когда ты почувствуешь, что готов вернуться в нашу жизнь? – сказала она, как бы размышляя вслух.

– Что ты хочешь сказать?

Она посмотрела на него своими спокойными светлыми глазами.

– Твое тело здесь, но душа – нет, Лекс. Разговоры с тобой всегда имеют оттенок грусти от того, что ты вернулся ко мне, но не полностью.

Он покачал головой, сбитый с толку.

– Что я упускаю, мама?

– Прошло восемь месяцев с тех пор, как ты вернулся, но мне кажется, что ты словно скользишь по замерзшему озеру, стараясь найти самый короткий путь на другую сторону, не решаясь взглянуть по сторонам.

Он подыграл ей.

– Что же на другой стороне?

– Старость, мой дорогой. Ты прожил осень и зиму, едва замечая их, и вот уже весна, и бьюсь об заклад, ты не сможешь даже сказать, когда в последний раз брал выходной, чтобы насладиться ею.

– Скажи яснее, мама.

– Мне кажется, яснее некуда. Хватит так много работать, начни наслаждаться жизнью. Это важно, Алекс. У тебя были ужасные несколько лет, и я не хочу, чтобы ты очнулся и понял, что еще один год прошел! – Мать покачала головой, словно могла с легкостью читать его мысли. – Расскажи мне, что происходит в твоей беспокойной голове.

Алекс не мог дать ей ответ, поскольку не хотел признаваться, что чувствует отчуждение. Он покачал головой и пожал плечами.

Она встала и сжала его руку.

– Я иду спать, дорогой. Обещай, что завтра же начнешь жить. Если представится такая возможность, дать ей шанс.

Он нахмурился, но был рад, что допрос закончился.

Восемь месяцев! Алекс потянулся, услышал тихий хруст в позвоночнике и понял, что просидел за столом все утро, не вставая. Он выглянул во французское окно и увидел ранние луковичные цветы – нарциссы и подснежники, за которыми должны были последовать веселые крокусы Клэрри. Скоро сады Уинтеров превратятся в великолепное воплощение весенней радости.

Справедливости ради, молча рассуждал он, это время дало возможность его семье привыкнуть к переменам, а Дуги – к своей старой роли среднего сына, хотя Алекс сознательно перекладывал все больше ответственности на брата. Теперь братья регулярно встречались, чтобы поделиться своими идеями на будущее, а Дуги отчитывался перед Алексом о различных проектах, которые он теперь возглавлял.

Алекс вернулся к папке документов, которые нужно было подписать, но никак не мог сосредоточиться. Завтра он хотел отвезти их обратно в Лондон. Он поднес перьевую ручку к пресс-папье, но с раздражением заметил, что в ней закончились чернила. Когда он начал заправлять ее, раздался стук в дверь, заставший его врасплох. Рука дрогнула, и чернила плотно забрызгали драгоценный красный платок, который лежал рядом. Он посмотрел на него с ужасом.

– Черт!

– Простите за беспокойство, господин Лекс, – сказал Брэмсон, просунув голову в дверь. Он увидел, что произошло, и подождал, пока Алекс закроет бутылку с чернилами.

– Что-то случилось, Брэмсон?

– Вовсе нет, сэр. К вам посетитель. Мисс Обри-Финч хотела поговорить с вами.

Он нахмурился.

– Со мной? Моя мать дома?

– Нет, Клэрри сегодня отвез ее в Хоув, чтобы повидаться с друзьями. Она не вернется до вечера.

– Ах да, она что-то говорила об этом.

– Мисс Обри-Финч, похоже, тоже знала об этом, сэр, – сказал Брэмсон.

Алекс выглядел озадаченным.

– Она, конечно же, не может приехать сюда только ради того, чтобы встретиться со мной. Это, должно быть, какая-то ошибка.

– Никакой ошибки, сэр, – сухо ответил он. – Я проводил ее в оранжерею.

Он вздохнул, взглянул на платок и почувствовал странное отвращение от того, что на нем были пятна. Он видел крошечные темные пятнышки рядом с тонкой строчкой вокруг сердца. Его удивило, что ему больно было смотреть на это.

– Ну, полагаю, сейчас самое время для кофе, – рассеянно предложил он.

– Уже заказано, мистер Лекс.

– Тогда я сейчас спущусь, – сказал он и подмигнул дворецкому, надеясь, что ему удалось достаточно хорошо скрыть свое состояние.

Выражение лица Брэмсона не изменилось.

– Я передам вашей гостье.

Алекс вышел из кабинета отца – теперь это был его кабинет – и направился в более теплую часть дома, которую освещало утреннее солнце. Гордость его матери, оранжерея, сверкала под яркими весенними лучами, проникавшими через стеклянные панели, из которых состоял потолок, аркой поднимавшийся к безоблачному голубому куполу неба. Колонны с коринфским ордером высились, точно алебастровые часовые, вокруг раскинулись темные, блестящие листья инжира и пальм. Ниже папоротники добавляли более мягкий фон для захватывающих орхидей Сесили с их сложными хрупкими цветами.

Алекс увидел, что Пенни любуется изысканным цветком в форме трубочки, который не был ни розовым, ни белым, а как бы слегка розоватого оттенка. Алекс не мог не заметить аккуратную фигуру и изгиб груди кузины, склонившейся над цветком.

– Красиво, правда? – Он застал свою гостью врасплох и улыбнулся. – Мама очень гордится своей ванильной орхидеей. Мало кому удается вырастить ее за пределами субтропиков.