Драконовы сны - Дмитрий Скирюк

— Олле! — выдохнул он, не веря собственным глазам.

Костлявый паренёк, сидящий на бревне возле костра, кивнул и ухмыльнулся. Вильям протёр глаза, но виденье не исчезло — это действительно был Олле собственной персоной или кто-то, очень на него похожий. Круг оказался зонтиком, одним из двух, всегда сопровождавших Олле в выступленьях на канате. Сейчас он был сложен и покоился у его ног вместе со вторым зонтиком, чёрным.

— Так ты жив! — Вильям вскочил и потянулся пощупать, нет ли здесь подвоха. Олле ловко отстранился, поднёс палец к губам и покосился на спящих.

— Тс-с! Тише, — сказал он. — Ещё не время обниматься.

По спине у Вильяма забегали мурашки. Этого не могло быть. Пускай канатоходец сидел сейчас перед ним, но он сам, своими глазами видел, как его поразила стрела. Этого не могло быть, потому что этого не может быть.

— Ты не Олле, — выдавил он шёпотом. Провёл ладонью по глазам. — Олле мёртв. Должно быть, я уснул и совесть мучает меня ужасным сном…

— Ну, так уж и ужасным! — виденье снова усмехнулось и забросило ногу на ногу. — А впрочем, тебе ли бояться видений, поэт?

— Так ты мне снишься, или ты настоящий?

— Я настоящий, но я снюсь. Ведь ты же сам прозвал меня Смотрителем снов. Быть может, ты забыл? Тогда тебе придётся вспомнить всё, дружище. То, как мы держали оборону и как ты выстрелил в меня из арбалета.

— Я не хотел!

— Я знаю, — Олле погрустнел. — И не держу на тебя зла.

— Что… — Вильям облизал пересохшие губы, — что она сделала с тобой?

— Стрела? Не знаю, — тот уклончиво пожал плечами. — Я плохо помню тот момент. Вот только я с тех пор появляюсь, только если очень захотеть, во сне. Вернее сказать, перед сном. В другое время я… э-э… в другом месте.

— Так я не сплю? — опешил бард.

— Хочешь потрогать?

И Олле протянул Вильяму руку. Поколебавшись, тот коснулся её и убедился, что его приятель вполне материален. По крайней мере — сейчас. Олле, однако, быстро отстранился.

— Ты, наверное, есть хочешь, — неловко сказал Вильям и принялся развязывать мешок. — Я сейчас.

— Спасибо, — вежливо, но твёрдо отказался тот. — Я не ем теперь. Один раз я попробовал выпить вина, но это оказалось так противно, что больше мне не хочется.

— Зачем ты пришёл?

— Не знаю. Просто захотелось. Ты всё время укорял себя, и я подумал: вдруг тебе от моего прихода станет легче? Тебе ведь стало легче?

Вильям кивнул, но как-то неуверенно. Покосился на спящих.

— Разбудить Нору?

— Не надо, — канатоходец помотал головой. — Я не хочу. Мне многое хотелось ей сказать, когда я был живым, а сейчас я просто — маленький Олле, смотритель снов. Я позаботился, чтобы её не мучили кошмары.

— Как странно, — произнёс Вильям. — Вот я сижу и разговариваю с призраком, который вовсе и не призрак. Ты знаешь, Олле, я всегда хотел узнать… на что она похожа — смерть? Что там, за дверью?

— О, — Олле усмехнулся. — Смерть… Смерть приходит к человеку в образе самого желанного, самого красивого существа в мире, ибо, как иначе объяснить, что люди следуют за ней, когда она приходит, а некоторые вовсе — ждут её? Младенцу она является как мать, подростку — словно лучший друг, супруги, жившие вместе долго и счастливо, часто приходят один за другим. Не потому ли самые прекрасные видения приходят к нам во сне, ведь что такое сон, как не младший брат смерти? — он посмотрел задумчиво на Рика, свернувшегося между травником и Телли, и после паузы закончил: — И кто знает, может, весь этот мир — всего лишь сон какого-нибудь старого усталого дракона?

— Что ты имел ввиду?

Ответа не последовало.

— Олле? — Вильям поднял голову и торопливо огляделся. — Олле!

Олле исчез, на бревне никого не было. Головни догорели до седого пепла, кострище запеклось как глиняная миска. Было холодно и тихо. С неба сыпалась снежная крупа.

Жуга приподнял голову.

— Чего шумишь? — осведомился он. — Случилось что?

Ещё вчера Жуга прорезал в своём одеяле дыру, и теперь, просунув в неё голову, надел его как плащ и подошёл к костру. Подбросил сушняка, раздул огонь и опустился рядом с бардом.

— Кто приходил? — спросил он.

Вилли вздрогнул и поёжился.

— Никто.

— Будет лучше, если ты расскажешь. Я слышал, как ты с кем-то разговаривал. Кто это был?

— Я ж говорю: никто. Мне сон приснил…

Вильям опустил глаза и осёкся: снег возле бревна был весь истоптан знакомыми следами башмаков с рубчатой подошвой — именно такие и предпочитал носить канатоходец.

Травник тоже их заметил.

— Олле? — спросил он.

— Олле, — обречённо кивнул Вильям.

Жуга уселся поудобнее и запахнул плотнее одеяло.

— Ну что ж… Рассказывай.

* * *

Холодная вода заколыхалась, тронутая тонким лезвием, сомкнулась без следа; белый островок мыльной пены закачался на маленьких волнах, растаял и исчез. Поверхность старого пруда вновь сделалась чистой и неподвижной. Несколько мгновений Жуга критически рассматривал своё отражение, затем вздохнул и принялся соскабливать с лица щетину бороды. Бритва шла туго, с тупым противным хрустом — как он ни пытался, наточить её как следует не получилось. Кривясь и надувая щёки, травник кое-как выбрил пол-лица и верхнюю губу, когда вдруг за спиной его послышались шаги и чья-то тень возникла над обрывом. Отразилась в зеркале пруда. Жуга не обернулся: в этом не было нужды — эти шаги он узнал бы из тысячи.

— Зачем ты бреешь бороду? — спросила Нора.

Травник задержал движение руки, затем и вовсе опустил её. Повернул голову. Ничего не сказал.

— Телли ведь наверное сказал тебе, что тебя ищут? — Поколебавшись, Нора спрыгнула к воде. — Ведь не может быть, чтоб не сказал.

Жуга всё так же молча сполоснул бритву; та плеснула, как какое-то водяное животное. Мыльные разводы поплыли по воде.

— Мне осточертела эта метёлка, — проговорил он наконец.

— Тебя узнают.

— Наплевать.

Повисла пауза. Нора села рядом, провела ладонью по воде, коснулась илистого дна. Муть заклубилась бурым облачком. Мыльная пена на щеке у травника медленно засыхала.

— Ты мало изменился.

— Да? — хмыкнул травник. — Приятно слышать.

Лицо его было лишено всяческого выражения.

— Где твой меч? Ты им уже не бреешься?

— Нет.

— Ты не спал сегодня ночью, — произнесла негромко девушка и пояснила свою мысль: — У тебя круги под глазами.

— Обычное дело, — пожал плечами тот. — Мне всегда не спится, если что-то наперекосяк, ты же знаешь.