Один из нас - Майкл Маршалл Смит

Через дверь, затянутую проволочной сеткой, мы вышли на парковку, где в блистательном одиночестве нас приветствовала арендованная тачка.

Она как бы говорила: «Реальный мир ждет тебя, приятель, и у него гораздо больше сил и упорства, чем у тебя». Я похлопал папу по плечу, а он поцеловал Хелену в щеку. Мама прижала меня к груди, и я сначала отодвинулся, а потом прижался к ней. В нашей семье мы не особо жалуем физические контакты и обычно никогда не обнимаемся. Мама на короткий миг прижала мою голову к своей груди, а перед тем как я отодвинулся от нее, чтобы идти по своим делам, прошептала:

– Мне все равно, что она сказала, – у нее никого нет.

Мы отошли друг от друга, и когда я вновь посмотрел на нее, она прощалась с Хеленой, и мне так и не удалось уточнить, что она имела в виду.

* * *

Когда я остановился перед школьным двором, занятия давно уже закончились. Даже последние одиночки, ожидавшие, когда за ними приедут, давно исчезли. Я стоял у решетки и смотрел на деревья на противоположной стороне игровой площадки, размышляя, можно ли там отыскать черного рыцаря и ищет ли их кто-нибудь в наши дни. Когда я был ребенком, мне так и не удалось поймать ни одного. Они всегда успешно меня избегали, сколько бы я ни просиживал среди ветвей, притворяясь одной из них, безлистной. Кончилось тем, что Эрл решил отпустить своего. В один прекрасный день мы открыли коробку. Жук какое-то время ползал по ней, видимо не сразу догадавшись, насколько расширился его мир, а потом неловко взлетел и скрылся из глаз.

– А дальше что? – спросила Хелена. Всю дорогу от мотеля она молчала, возможно обдумывая способ уничтожения летучих муравьев, который предложил ей мой отец.

– Пройдемся вокруг.

– Хап, я люблю воспоминания, как и любая другая женщина, но мне кажется, что сейчас не совсем подходящее время.

– Ошибаешься, – сказал я. – Сейчас то самое время. И речь идет именно о воспоминаниях, так что пойдем вместе.

– О чем ты говоришь, ради всего святого?

– Пока не знаю. – Мне в голову пришла идея, которая теперь занимала все мои мысли. Но она еще не созрела до такой степени, чтобы я мог высказать ее вслух даже самому себе, не говоря уже о других.

– Верь мне.

И мы пошли. Я не знал, сработает ли моя задумка, оставалось только провести эксперимент. К тому времени установился нужный мне свет, а время года и так стояло то же самое. Может быть, имело смысл экспериментировать в одиночку, но мне казалось, что нужен еще кто-то, кто сможет подтвердить произошедшее. Прошлое в каком-то смысле продолжает жить в наших воспоминаниях, но необходим взгляд со стороны, чтобы придать ему подлинность. И мы пошли длинной тропинкой вокруг площадки, так же как я сделал это двадцать пять лет назад, и по дороге я рассказал Хелене все, что помнил.

Когда мы свернули на тропинку, неожиданно зажглись фонари, и я почувствовал себя совсем юным, словно глубоко погрузился в то время, и Хелена сейчас исчезнет, а на тропинке останется только маленький мальчик в шортах. Я хорошо понимал, насколько я сейчас крупнее, тяжелее и насколько больше на мне теперь шрамов. Все, что я совершил в своей жизни, сейчас стало наростом вокруг мальчика, мхом, что появляется на камне, когда тот окончательно останавливается. Мы свернули на длинную сторону площадки, и я замер, глядя на фонарь вдали.

Хелена ждала, понимая, что она ничего не может ни сделать, ни сказать, чтобы помочь. Пока мы шли, я ничего не чувствовал, даже когда остановились, чтобы поглядеть на деревья, и сейчас мы были уже совсем близко, всего в двадцати ярдах от угла.

Когда проходили под самым фонарем, я наконец что-то почувствовал. Как только я пытался сосредоточиться на ощущении, оно ускользало от меня, как живая рыба выскальзывает из пальцев. Когда к воспоминанию обращаются слишком часто, оно может пойти пятнами, подобными истонченным участкам металлического листа, который постоянно испытывает трение. Трогать воспоминание после такого – делать только хуже. В этом случае надо найти другой подход, посмотреть по-другому. Я попытался это сделать, но не нашел нужного угла и, пожав плечами, посмотрел на Хелену.

И тогда оно внезапно ударило по глазам, как блеск на сломе детали покореженного в столкновении автомобиля.

Я повернулся и увидел под фонарем человека. Я побежал, но сразу остановился, зная, что от него мне не убежать. Странно, что я тогда об этом подумал. Мальчиком я был очень шустрым и умел уворачиваться не хуже курицы. Человек вдруг оказался совсем близко, но звук шагов, который я слышал, принадлежал не ему, а мне. Эхо чего-то, что уже произошло, нарушенного порядка вещей, распада причинно-следственных связей.

Он оказался совсем рядом, на расстоянии всего ярда, и посмотрел на меня сверху вниз. Впервые я увидел его лицо: в нем не было зла, но оно было необычным.

– Скорее, – произнес он. – Бежим.

Я увидел, как с противоположной стороны улицы, где припаркована серебристая машина, к нам приближаются шестеро мужчин. Все они были одеты в одинаковые костюмы и шли синхронно, и что-то в них мне не понравилось. Не то чтобы они выглядели недобро, но я сразу понял, с кем хочу пойти.

Человек схватил меня за руку, и я позволил ему тащить меня за собой по тротуару, а по дороге оглядывался на шестерых и не понимал, почему они не переходят на бег. Если бы они захотели, они могли легко догнать нас, однако мне показалось, что они замедляются, хотя темп их движений не изменился.

Пришлось повернуться, чтобы не упасть, и я увидел, что происходит нечто странное. Вся улица сверкала. Миллионы крохотных огоньков рассыпались по трещинам дороги, в небе над нами тоже появились огни странной формы и двигались во всех направлениях. Перед нами на тротуаре стояли двое людей, они словно ждали, когда мы с моим спутником пройдем мимо них. Неподвижные согбенные фигуры показались мне знакомыми.

Я понял, кто они.

Это были мои дедушка и бабушка по отцовской линии, те самые, которые уже умерли. Когда мы подошли ближе, они задвигались, точно кто-то запустил кинопленку с ними: бабуля улыбнулась, а дедуля протянул ко мне руку. Я увидел волоски на ее тыльной стороне, четкий рисунок возрастных пятен и поднял глаза, чтобы увидеть орлиные черты его лица и редкие, зачесанные назад волосы.

Даже в том возрасте я сразу понял, что перед нами не просто изображения. Это действительно были они. Я совсем не испугался, хотя сейчас наверняка бы струхнул. «Классно, – подумал я, – теперь я расскажу матери и отцу, что с бабушкой и дедушкой все в порядке». А потом мы прошли мимо, и все побелело.

Мир мгновенно пропал, как будто его выключили, и я оказался где-то в другом месте. Нельзя сказать, что я не помнил, что произошло – скорее всего, это произошло не в действительности. Все исчезло, и теперь было по-другому и в другом месте. Воспоминание остановилось.

Когда оно угасло, я увидел смазанную картину ледяной патины в прожилках – образ, промелькнувший на обратном пути в настоящее. Услышал голос и понял, что это голос Дека. Он говорил негромко и успокаивающе. На какой-то миг я почувствовал испуг, неловкость, мне страшно захотелось закурить «Кимз». А больше всего хотелось, чтобы появился некто, кто или убьет меня, или освободит. Затем я опять оказался на углу школьного двора, недалеко от уличного фонаря. Моргнул, и по телу прошла дрожь – я понял, что вернулся в реальный мир, в свое нынешнее время.