Один из нас - Майкл Маршалл Смит

– Но разве клиенты «Снохрана» не могли понять, где происходит утечка?

– Нет, у Страттена достаточно мозгов. Будь уверена, шантаж был связан только с той информацией, которую добывал Хаммонд, а воспоминания просто указывали на потенциального клиента. Может быть, кто-то из них и догадывался – Джеймисон повел себя довольно нервно, когда я спросил его, знает ли он, как Хаммонд на него вышел. В любом случае, после того, как на сцене появлялся Хаммонд, было уже слишком поздно. Клиент оказывался на крючке. Сброс воспоминаний противозаконен сам по себе, и за это одно Страттен мог стрясти больше денег, чем в качестве оплаты за свои услуги.

– А потом Лора убивает Хаммонда, и все катится в тартарары.

– У Страттена в городе никого больше не было, поэтому он берется за дело сам. Зачищает квартиру Хаммонда и дает понять жертвам, что для них все остается по-прежнему. Большинство из них соглашается, но Шуман решает, что с него достаточно, и кончает жизнь самоубийством. А в это время Страттен старается, чтобы о смерти Хаммонда забыли как можно быстрее, потому что чем дольше Трэвис этим занимается, тем больше шансов, что лейтенант докопается до того, чем занимался Хаммонд. Когда Квот рассказывает Страттену, что хранится у меня в голове, тот решает, что перед ним идеальный шанс. Меня берут за убийство, и дело закрыто.

– Ты обязательно должен рассказать об этом Трэвису.

– Расскажу, – ответил я, глядя в иллюминатор. Мы пролетали над каким-то городом – внизу виднелись огни, признаки цивилизации. – Я чуть позже ему позвоню, как и Джеймисону – пусть старик поостережется. Но не думаю, что Трэвис в состоянии нам помочь. Страттен слишком могущественный человек, чтобы его можно было свалить, не имея никаких конкретных фактов, и он слишком умен, чтобы подставиться на какой-нибудь ерунде. Вполне возможно, что непосредственно клиентами сейчас занимается Квот или подобный ему придурок, а у самого Страттена железное алиби.

– А при чем здесь ребята в костюмах?

– Пока без понятия. Ты же слышала нашего инопланетянина – у них были планы на Хаммонда, и одному богу известно, что бы это могло значить.

– А тот парень действительно пришелец? – зевнула Хелена.

– Да, – ответил я. – Они все пришельцы. – Я заколебался, пытаясь привыкнуть к тому, что узнал за сегодняшний день. – Мне кажется, что обелиск наконец прибыл. Я всю жизнь смеялся над людьми, которые рассказывали, как их похитили инопланетяне, а меня, оказывается, тоже похищали.

– Хап Томпсон, космический мальчик, – сонно пробормотала Хелена. – Не знаю почему, но я легко в это верю. Вообще во всю эту историю с пришельцами. Это совсем не так сложно принять, как мне казалось раньше.

– Может, просто время подошло, – предположил я. – И мы как-то это почувствовали.

– Но почему они похожи на нас? Почему у них нет больших черных глаз и где маленькие серые тела? И почему пальцы у них не светятся в темноте?

– Никто ничего не помнит о том, как их похищали. Память просто не работает. Даже я не могу ее включить, а у меня опыта побольше, чем у многих. Так что достоверной информации нет. Когда люди возвращаются, они стараются как-то заполнить пробелы в памяти. Они испуганы, поэтому на ум приходят всякие ужасы. В памяти всплывают смутные воспоминания об операциях, которые им пришлось перенести в детском возрасте, или они думают об операциях в будущем и боятся их. Заполняют свой мозг картинками из журналов, книг или эпизодами из фильмов. Им необходимо что-то, чтобы заполнить провал в памяти, потому что это лучше, чем бояться непонятно чего.

– Что теперь будет? – Хелена села поудобнее и положила голову мне на плечо.

– Пришелец велел мне возвращаться в Лос-Анджелес, что мы с тобой и делаем.

– А почему мы должны верить всему, что он говорит?

– Хелена, – ответил я, – кроме него, у нас ничего нет.

Я неожиданно охрип. Тяжесть ее головы и ее дыхание на моей шее делали меня дураком. Я чувствовал запах ее волос и точно знал, сколько места она займет у меня на груди. Почему-то другие женщины, с которыми я встречался после Хелены, всегда занимали или чуть больше, чем надо, или чуть меньше. Их волосы постоянно лезли мне в нос, что доводило меня до белого каления. Я не шевелился, как не шевелятся в самый первый раз, когда обнимают девушку – когда рука затекает до такой степени, что кажется, будто она горит. Некоторые вещи стоят того, чтобы их испытать, пусть не постоянно, но хотя бы в самом начале.

Самолет попал в небольшую воронку, и сзади раздалось несколько вскриков. К тому времени основной свет уже был погашен, и только над иллюминаторами горели маленькие огоньки. Рано или поздно появится стюардесса и попросит всех опустить шторки, а я, как всегда, откажусь. Люблю лететь, увлекаемый вперед железной капсулой, чья физика защищает ее от другой физики, той, согласно которой все падает на землю. Люблю смотреть из иллюминатора в темноту, время от времени освещаемую огоньками, говорящими: «Да, и здесь есть люди. И на этой голой скале они живут. И у нас здесь есть мотель и кабельное. И чизбургеры мы продаем по хорошей цене. Приезжайте и убедитесь сами».

– Что это? – пробормотала Хелена. Ее рука была у меня на спине, и пальцы сквозь рубашку ощупывали уплотнение на моем теле. Маленький кружок, как раз под ключицей.

– Шрам, – ответил я.

– Я его не помню, – произнесла она и замолчала. Повернув голову, она взглянула на меня.

– Ага, – согласился я. – Он тогда и появился.

– Хап, мне так жаль.

Ей действительно было жаль. Я никогда не видел у нее на лице такого огромного горя. И не хотел видеть.

– Все в порядке, – сказал я.

Мы долго смотрели друг другу в глаза, и она пыталась понять, правду ли я говорю, а я просто любовался ее лицом. Я всегда считал, что любовь – дорога с односторонним движением, и если ты повернул не туда, остается только продолжать двигаться.

Но сейчас я не был в этом уверен.

Мгновение все тянулось и тянулось. Хелена очень медленно мигнула. В этом движении было что-то странное, но я не мог понять, что именно. Мои мысли перепутались, они искали нечто привычное, но не могли найти, и оказались беспомощны перед лицом данных, которые мой мозг не был способен обработать.

Краем глаза я увидел стюардессу, стоявшую дальше по проходу. Наклонившись, она с кем-то разговаривала, но губы ее едва двигались, и я не слышал, что она говорит.

Самолет опять провалился в воздушную яму, но на этот раз никто не закричал. В иллюминаторе я увидел огни, которые заметил раньше, но сейчас они были гораздо ближе. Слишком близко. Или самолет падал, что маловероятно, или что-то поднималось вверх, чтобы нас поприветствовать.

Я постарался позвать кого-то – сам не знал кого. Звук вырвался из горла, но тут же рухнул вниз. Свет в салоне поменялся, напомнив мне, как то же самое произошло в кабинете Хаммонда, но здесь это точно не было сделано с помощью того прибора, что можно купить в «Радио Шэк».