Обрученные Венецией - Мадлен Эссе

Поразительно, но при мысли о нем она замечала, как ее душа испытывала неведомые чувства волнения и восторга. Однако понять внутреннюю связь, возникшую у них едва ли не с первых мгновений общения, Каролина никак не могла. Но это не мешало образу сенатора Фоскарини нередко навещать ее мысли.

Что более всего изумляло синьорину – это дивное сходство чувства, переживаемого ею в компании сенатора, с наитием, охватившем ее сердце в обществе незнакомца с карнавального бала. И в этих ощущениях синьорина отмечала нечто общее и в то же время нечто такое личное… Ей напрочь не хотелось расставаться с частым гостем ее грез в черной маске, и в глубине души она тайно верила в их неминуемую встречу… В тот же час она с недовольством отмечала свое непостоянство, желая все же позволить и сенатору Фоскарини заглянуть в свою душу.

Поэтому, когда Каролина готовилась к прогулке в обществе Адриано, она четко поставила перед собой рамки ни в коем случае не позволять себе лишнего. А лишним в данном случае было бы влюбиться. Такой мужчина был бы достоин уважения и восхищения в полной мере, если бы не появился в ее жизни несколько поздновато…

Портной, которого просил для Каролины Адриано, не так давно изготовил для синьорины прекрасное парадное платье, так гармонирующее вечернему небосклону Венецианской республики. Синьорина с восторгом оценила работу мастера: фоном наряда послужил сотканный золоченой нитью алтабас, подчеркнутый огненно-красным атласным кантом в виде пестрой лилии. Слегка открытую грудь и натянутые плечики обрамляли присборенные кружева такого же яркого оттенка. Волочащийся длинный шлейф из легкого желтовато-бежевого шелка струился от талии к подолу несколько зауженной юбки.

Прихорашиваться к прогулке Каролине помогала Урсула, одна из немногих слуг сенатора, знающая толк в венецианской моде. Хотя сама горничная совершенно не одобряла внешний вид синьорины. Даме на выданье подошли бы закрытые наряды с высоким горлом и без этих вульгарных сборок на рукавах и талии. Но что поделать, если входящая в современность мода полностью меняла понятия людей о красоте одежд? Поэтому Урсуле оставалось лишь неодобрительно приподнимать брови, поглядывая на квадратный вырез на груди Каролины, который лишь слегка оголял манящую часть тела синьорины.

Она расправила складки платья, сколола две пряди волос на макушке и рассыпала по плечам локоны, слегка завивающиеся на концах.

Медленно передвигаясь по комнате, Каролина ощутила, насколько точно выкроенный шлейф сдерживает ее поспешную походку, придавая ей грациозности. Однако неудобство при ходьбе едва не заставило синьорину, предпочитающую свободу в движениях, сменить наряд. Оттолкнул ее от этой мысли лишь строгий и надменный взор Урсулы, устремленный на полуоткрытую грудь девушки. В этот самый момент Каролина поймала себя на мысли, что она вновь жаждет поступить наперекор. Взглянув на себя в огромное зеркало, девушка довольно улыбнулась.

– Прелестно! – воскликнула она и захлопала в ладоши, напрочь игнорируя намекающий взгляд горничной. – В чем дело, Урсула? Тебе не по душе мой наряд? – с наигранным удивлением спросила Каролина и заметила, как горничная растерянно захлопала ресницами. – Я могу появиться в нем на улицах Венеции?

Сорокалетняя Урсула с некоторой завистью поглощала взором юную синьорину. Быть может, ее недовольство разгоралось по той причине, что она оказалась обделенной женской красотой – худощавая, со строгим лицом и носом с горбинкой, свойственной, скорее еврейкам, чем венецианкам.

Однако, несмотря на излишнюю чопорность и старомодность, Каролина находила Урсулу вполне сносной и приветливо с ней общалась. Но нечто все же заставляло ее настораживаться, глядя на эту женщину.

– Бесспорно, синьорина, платье красивое, – заикаясь, ответила та. – Однако… вы… простите мою честность, но, позвольте заметить, грудь слишком откровенно выставлена напоказ… Полагаю, сенатору это может не понравиться.

Каролину забавляла излишняя чопорность Урсулы, ведь на самом деле грудь ее выглядела вполне прилично и сносно, как для строгих правил, и синьорина тихо рассмеялась.

– Урсула, мне вполне понятно, что новая мода тяжело воспринимается обществом. Эта болезнь у всей Европы, как я посмотрю. Но скорое отбытие в родные края открывает передо мной возможности побаловать себя некоторым самовольством здесь… И я не скрою, что получаю от этого удовольствие.

Каролину прервал внезапный ст ук в дверь и, посчитав себя уже готовой к прогулке, она собственноручно ее распахнула. Адриано застыл в изумлении, разглядывая синьорину, благоухающую своей красотой. В это мгновенье сенатор оторопел. И не только от ее сводящей с ума красоты, но и от образа, в котором ему пришлось вновь согласиться со своими недавними выводами: дама весьма очевидно за это время повзрослела! Девчачий озорной блеск ее глаз сменила расцветающая женственность и элегантность; присущая прежде ее походке проворность преобразилась в неторопливую величественность; а игривы й смех скрывала легкая улыбка, едва тронувшая уголки ее алых губ. Несомненно, платье подчеркивало слаженность ее худенькой фигуры. И хотя в обществе уверенно говорили о вошедших в моду полных дамах, самого Адриано восхищала эта французская миниатюрность его гостьи!

– Венеция беспомощно падет к вашим ногам, когда вы появитесь на ее улицах, – выдохнул он и посмотрел в ее голубые глазки, в которых загорелось некое кокетство.

– Превосходно! – торжественно промолвила Каролина. – Именно этого я и добиваюсь, извольте заметить.

Адриано не смог сдержать смех, такой раскатистый и искренний, что у Каролины невольно проснулось желание вновь приблизиться к нему, как это было всего пару дней назад. Но ее смутила эта мысль, и она отвела взгляд.

Они прошли к молу, у которого стояла снаряженная гондола. До этого момента синьорине приходилось наблюдать за этими дивными лодками лишь издали, поэтому сейчас она с наслаждением поглощала вниманием каждую мелочь.

Гондола необыкновенной формы была разумно изобретена венецианцами для удобного и быстрого перемещения по водным улочкам. Невзирая на ее впечатляющие длину и ширину, гондольеры с ловкостью и довольно просто маневрировали на воде между десятками других подобных плавающих средств. Заостренность с обеих сторон гондолы, а также железное навершие «ферро», значительно упрощали ее управление.

Адриано помог Каролине спуститься с мола в гондолу. Под свисающим балдахином из легкого светлого шелка она едва не утонула в мягкости роскошных сидений с подставленными под руки бархатистыми подушечками. Золоченые столбики, на которых держался балдахин, обвивались лентами и живыми цветами, которыми украшалась вся гондола.

Прежде Каролина полагала, что гондольеры, как никто другой в лагуне, имеют возможность собирать сплетни, беспардонно вслушиваясь в беседы своих пассажиров. И немудрено – челядь всегда являлась источником слухов, стремительно распространяемых в обществе. Но сейчас синьорине стало понятно, что на гондоле эти намерения усложняет длина лодки и необходимость управляющего находиться на одном ее краю, отдаляющем его от своих пассажиров. А свисающий с двух сторон полупрозрачный балдахин благополучно, хоть и частично, закрывал Каролину и Адриано от посторонних глаз. А любоваться прекрасным видом лагуны позволяла паре присборенность балдахина с боковых сторон гондолы.