Дорога соли - Джейн Джонсон

— Прошу тебя, не надо мне говорить, что для меня лучше, а что хуже. — Мариата окинула его высокомерным взглядом, чувствуя в себе силу и мощь своих предков. — Многие пытались это сделать, но у них ничего не вышло. Когда я была маленькой, братья говорили мне, что от укуса скорпиона лучше всего помогает горячий песок, а на самом деле это очень плохо. Я потерла им палец, и тот распух, как куриное яйцо. Когда умерла мать, отец забрал меня из моего племени, привез к людям кель-базган и оставил меня там на их милость. Он ошибся еще больше. Именно я захотела пересечь Тамесну с твоей матерью, решила лечь с тобой и ни с кем другим, потому что знала, что нам нужно пожениться. Только я одна понимаю, что для меня хорошо и что плохо. Мы любим друг друга, поэтому я не вижу никаких препятствий. — Мариата взялась за амулет, висящий у нее на шее, и заявила: — Я беру тебя, Амастан, сын Муссы, своим мужем на все времена до самой смерти и в знак нашего союза буду и впредь носить твой талисман. — Потом она наклонилась, подобрала свой платок, решительно отряхнула его и повязала голову так, как это делают замужние женщины. — Видишь? Это легко. Завтра пойдем к твоей матери и заявим, что мы с тобой обручились. Она назначит день свадьбы и придумает, как послать весточку моему отцу и братьям и пригласить их на свадебный пир. Больше ни о чем думать не надо.

Амастан взял ее за плечи, но это не было нежным объятием. Пальцы его, напрягшиеся от подавленного гнева, больно вонзились ей в плечи.

— Мариата, — начал он.

Его тагельмуст еще не до конца был обмотан вокруг лица. Длинный хвост свисал вдоль халата, оставляя непокрытыми губы, еще несколько минут назад жадно целовавшие ее. Их уголки были теперь безрадостно опущены.

— Сейчас не время для праздников и свадеб. Скоро к нам придет война не на жизнь, а на смерть, и если наш народ не хочет погибнуть, придется драться. Если мы бежим, проиграем войну, то больше не будем свободны, от нас не останется и следа. Тех людей, что приходили сегодня вечером, правительство называет бунтовщиками. Они из отряда, который входит в движение сопротивления, борются за создание Азавада, независимого государства туарегов на территории от гор Аира и Адага до вашего Хоггара. Они набирают бойцов из каждого племени этого региона. Уходят Хедду, Ибрагим, Базу, Амуд, Азелуан, Илли, Махаммад, Джибрил, Абдалла, Хамид и все остальные, кто здоров и может носить оружие. Мы должны идти. Если не станем драться, с нами случится то, что с деревней Манты. Девушку изнасиловали, опозорили и убили — то же самое будет и с моей матерью, с родственниками и друзьями. С тобой тоже, Мариата, а я этого уже не перенесу. Они ненавидят нас, хотят уничтожить, стереть с лица земли, по которой мы ходим, отнять воздух, которым дышим, воду, которую пьем. Само наше существование бросает вызов и им самим, и всему, во что они верят. Поэтому мы должны драться так же жестоко, как они поступают с нами. Пламя может победить только встречный огонь. Нам остается яростно сопротивляться. Чтобы противостоять их оружию, газам, злобе, понадобится вся наша сила, умение и хитрость, удача наших предков. Ты не должна удерживать меня, Мариата. Когда мы победим, обезопасим наш народ, можно будет подумать и о свадьбах. Только тогда у нас с тобой будет шанс обрести счастье и надежду на будущее для себя и наших с тобой детей.

Глаза его сверкали гневом и страстью, словно он уже видел это будущее, распростершееся перед ними.

— А как же Хедду и Лейла? Ведь только несколько недель назад ты танцевал на их свадьбе и ни слова не говорил о войне.

— Я не могу решать за других.

— Тогда не смей решать и за меня! Неужели я слабое и ничтожное существо, которое надо защищать от ужасов этого мира? Мать всегда мне говорила, что все самые важные события в жизни начинаются от сердца. — Мариата нарисовала на земле круг и поставила посередине точку. — Волны от него идут все шире и шире, пока не станут кругом жизни. Так горизонт окружает со всех сторон тебя и все твое племя. Мы — часть всего мира, а он — нас самих. Если должна быть война, то пусть будет, — горячо говорила она. — Но мы должны встретить ее вместе, как муж и жена перед глазами всего мира. Если ты будешь драться, то и я тоже. Возьму в руку копье, повешу на пояс меч и стану биться не хуже любого мужчины. Если все вокруг потонет в море крови, пусть она смоет и меня. Если мы победим, я хочу разделить торжество с тобой.

В темноте лунный свет отражался в ее глазах, которые будто сияли холодным огнем, и Амастан подумал, что сейчас перед ним стоит не женщина из плоти и крови, а некий природный дух, сама стихия. Всякий, увидев ее сейчас, испугался бы, но Амастан вдруг почувствовал гордость, видя такую решимость и любовь к нему. В нем снова разгорелось желание. Что может противостоять такой силе? Попробуй, и она тебя уничтожит, но он с радостью готов пойти на эту гибель.

— Да ты у меня не женщина, а просто львица. — Он привлек ее к себе и страстно прижался к губам.

— Львица? — засмеялась она и покачала головой. — Вовсе нет. Покровитель нашего рода — смиренный и робкий заяц.

— Смиренный и робкий? Я так не думаю. Заяц — самое благородное существо на свете, как и женщина, которая станет моей женой.

Наутро они отправились к Рахме и объявили ей о своем намерении пожениться.

Рахма поцеловала руку сына и прижала ее к своему сердцу, потом обняла Мариату.

— Ах, доченька, более приятной новости ты не могла мне принести!

Видя, как мать и невеста смотрят друг на друга, Амастан подумал, что они очень похожи. У обеих строгий профиль и сверкающие темные глаза. Пара бесстрашных львиц, готовых сражаться с целым миром, чтобы защитить своих близких.

«Я не стою их», — подумал он, но не стал этого говорить.

Новость об их помолвке распространилась по селению так же быстро, как саранча по посевам. Все об этом только и говорили. Мнения были разные. Мариата в целом произвела на соплеменников жениха благоприятное впечатление, однако нашлись и такие, кто считал, что род ее стоит слишком высоко для мужчины из народа кель-теггарт, даже если отец его был аменокалем всего Аира. Старые люди еще помнили свои дурные предчувствия по поводу женитьбы Рахмы и Муссы, сына Ибы. Они качали головами и цыкали зубом, когда она прибежала обратно, поджав хвост. После двенадцати лет мучений с человеком, про которого все знали, что он высокомерен и жесток, эта женщина не привезла с собой ничего, кроме шатра, с которым она к нему и уехала, чуть живого осла и вечно угрюмого ребенка, слишком мелкого для его возраста, легко впадающего в ярость и острого на язык. Со временем мнение людей об Амастане изменилось. Он вырос высоким, стройным и сильным юношей, мастерски слагал стихи и танцевал. Его ценили за то, что он был искусным охотником, но все равно не доверяли вспыльчивому характеру и трезвости ума, считали человеком не очень везучим, притягивающим к себе дурной глаз. Мысль о том, что он станет жить здесь со своей женой, беспокоила соплеменников. Они спрашивали себя, долго ли еще добрый джинн будет покровительствовать ему. Рано или поздно он снова покинет Амастана, и тогда Кель-Асуф придет за ним и за всеми, кто ему близок. Все здоровались с ним так же учтиво, как и всегда, поздравляли его, желали ему удачи, долгой жизни и много детей, а сами горячо молились о том, чтобы он сделал то, что надлежало, то есть отвез бы Мариату, дочь Йеммы, в деревню ее матери, расположенную в далеких горах Хоггара. Люди напоминали друг другу о ее благородной родословной и говорили, что только так и подобает поступить.