Дорога соли - Джейн Джонсон

Пока мы ехали обратно по пыльным дорогам, окрашенным в какой-то лиловый оттенок лучами заходящего солнца, Таиб с Азазом молчали, что было даже как-то странно и непохоже на них. Каждый думал о чем-то своем. В тишине, под негромкое шуршание шин по неровной дороге, я издалека услышала, что мы приближаемся к пункту нашего назначения. В сумеречном воздухе разносился низкий рокот барабанных ударов, сопровождаемый резким бряцаньем струн какого-то инструмента и не менее пронзительным женским голосом такой высоты, что певица, кажется, рисковала сорвать себе голосовые связки. Мы остановились возле высокой глинобитной стены, Азаз открыл передо мной дверцу, и шум обрушился на меня со всей оглушительной мощью.

Таиб наклонился к моему уху так близко, что я почувствовала на шее его горячее дыхание.

— Добро пожаловать на настоящую берберскую фишту!

Сказав это, он немедленно сгреб меня в охапку и увлек за собой туда, где происходило нечто удивительное. С деревьев, украшенных гранатами и апельсинами, свисали десятки светильников, пламя которых мерцало в такт движениям танцующих: мужчин в тагельмустах и развевающихся халатах, женщин с густо насурмленными глазами и сверкающими серебряными серьгами в ушах, ритмически покачивающих над головой руками, окрашенными хной. В толпе шныряли разряженные мальчишки в длинных белых рубахах и ярко-желтых туфлях без задников, девочки в цветастых халатиках с поясом. Тут были и совсем карапузы с огромными черными глазищами и дырками вместо передних зубов, вцепившиеся в черные платья своих мамаш, головы которых были покрыты ярко расшитыми платками. Мужчины в полосатых халатах и белых тагельмустах, у каждого ритуальный кинжал на поясе, били в разнокалиберные барабаны, оглашая ночь мощными звуками какого-то сложного ритма, угрожающего поглотить целиком всякий след индивидуальности. Ошеломленная, оглушенная, я озиралась, желая отыскать уголок поспокойнее, но, увы, покой нынче ночью найти мне было не суждено.

Вокруг сада были расставлены низенькие кушетки и диванчики, небольшие деревянные табуреточки. На них восседали все те же старые вороны в черных одеяниях с головы до пят, что поджидали в гостиной Хабибы, когда же смерть приберет Лаллаву. Лица их были коричневыми и морщинистыми, как скорлупа грецкого ореха, птичьи пальцы крепко вцепились в стаканы с чаем.

Таиб усадил меня на свободную подушку возле группы хихикающих девушек, присматривающих за своими младшими братишками и сестренками, а сам куда-то ушел.

— Ждите меня здесь, — сказал он… Хм, как будто у меня был выбор. — Я на минутку.

Я смотрела, как он пробирается через толпу, и вдруг почувствовала на себе взоры старух, сверлящих меня сверкающими черными глазами так, словно они хотели что-то выпытать. Эти вороны заметили, что я тоже на них смотрю, твердо выдержали мой взгляд, а потом вдруг снова затрещали, как сороки, то и дело бросая на меня острые взгляды и шевеля птичьими пальцами. Ясно, о чем они думают. Теперь, после случившегося в Тиуаде, я читала мысли этих женщин так же легко, как собственные. Чувствуя себя крайне неуютно под их явно неодобрительными, испытующими взглядами, я порылась в сумочке в поисках мобильника, чтобы послать Ив еще одно сообщение, готовая на все, лишь бы дружески пообщаться на родном языке хоть с кем-нибудь, но сначала мне под руку попался амулет.

Я нащупала его грани, и вот он лежит у меня в ладони, твердый и уже столь знакомый. Странное дело, прикосновение к нему успокоило меня. По руке будто прошла волна тепла, и я вдруг подумала, что, в конце концов, все идет хорошо. Я не враг, вторгшийся на чужой праздник, не чужеземка из далекой страны, но желанная гостья. Даже более того, я участница праздника, как и все остальные. Этот барабанный бой, громкий, проникающий до мозга костей, уже стал частью моего существа, и сердце мое билось в том же ритме. Когда Таиб наконец протолкался ко мне, я с веселым видом сидела на своем месте, у меня на коленях устроилась какая-то девчушка, другая заплетала мне волосы. Я хлопала в ладоши и покачивала головой в такт музыке, словно делала это всю жизнь.

Он улыбнулся и изящно опустился на землю рядом со мной, держа в руке большую тарелку с какой-то едой. За ним явился и Азаз с двумя серебряными кувшинчиками, один из которых был с узким горлышком, и перекинутым через руку белым полотенцем. Азаз встал рядом со мной на колени и полил мне на руки. Как это утонченно-вежливо! Вымыв руки и вытирая их полотенцем, я улыбнулась ему. Он ответил мне тем же, снова обрел свой обычный веселый вид, потом быстро исчез вместе со своими сосудами. Дети тоже куда-то пропали, но сначала Таиб сделал пассы руками и достал из ушей полные горсти миндаля, а они в ответ счастливо захихикали.

— Да вы просто фокусник, — заметила я, когда музыка на минутку смолкла.

— У меня много племянников и племянниц. Упражняюсь каждый день.

— А своих детей что ж не заведете? Не хочется?

Он подал мне тарелку с дымящейся бараниной с овощами и большим куском лепешки. От еды исходил потрясающий аромат специй и фруктов. Нос мой сам собой зашевелился, словно у собаки. Он смотрел, как я ем, не отвечая на вопрос. Стоило мне попробовать эту вкуснятину — и я сразу обо всем забыла. Сочное, в меру сдобренное мясо молодого барашка весьма удачно дополнялось мягким черносливом, перцем чили, чесночком и еще какими-то специями, которых я не могла угадать. Это было что-то вроде лепестков розы и сандалового дерева или еще чего-то, не имеющего названия в нашем языке. Такое знают и употребляют только берберы. Я запамятовала и про свой вопрос, и про то, что на него полагается получить ответ, пока не уничтожила половину предложенной мне порции. Тут я виновато подняла голову и увидела, что Таиб смотрит на меня изумленными и пристальными глазами.

Я проглотила очередной кусок и повторила вопрос:

— Так у вас нет своих детей?

— Это мое личное дело.

— Правда? Сегодня мне весь день везет на личные разборки. Например, ваша дорогая кузина Хабиба мне нахамила.

— Не может быть! — Брови его взлетели вверх.

Я не собиралась в точности передавать ее слова. Неловко все-таки, еще обидится, да и ни к чему. Не дай бог, подумает что-нибудь не то, будто я с ним флиртую или еще что.

— А еще она сказала, что вы с ней помолвлены.

Лицо его застыло, замкнулось, стало отстраненным, словно окошко, закрытое ставнями.

— Было такое, — отозвался он после долгой паузы. — Когда-то давно.

— И что случилось?

— Это дело семейное и касается нас двоих. Я не хочу обсуждать его с посторонними.

Так, получила. Я обиженно откинулась назад, пока Таиб приканчивал еду. Потом он поднялся, взял пустую тарелку, не сказав ни слова, исчез в толпе, но через несколько минут вернулся. Под мышкой у Таиба торчал барабан, огромный, как тамбурин, в руке он сжимал еще один, представляющий собой два глиняных горшка, обтянутых кожей. Большой Таиб передал Азазу, они уселись, с крестив ноги, на циновку прямо посередине толпы и принялись отбивать какой-то задорный синкопированный ритм. Скоро с десяток или даже больше мужчин образовали вокруг них широкое кольцо, подхватив ритм каждый на своем инструменте или просто прихлопывая в ладоши. К ним подсел высокий молодой человек, в руках у которого было что-то очень похожее на банджо, и бойкие струны вплелись в общую мелодию.