Алые сердца. По тонкому льду - Тун Хуа

– Четырнадцатый господин!

Тот сразу остановился и обернулся, глядя на меня. Десятый перевел взгляд с лица брата на мое и обратно, после чего распахнул дверь и, выйдя наружу, тщательно затворил ее за собой.

Подойдя ближе, я произнесла:

– Не говори десятому принцу.

– Я осознал, что после всех событий последних трех-четырех лет, которые ему пришлось пережить, он уже не тот грубый и неотесанный десятый принц, каким был раньше. Несмотря на внешнюю резкость, он весьма тактичен и, даже если все поймет, не станет рассказывать десятой невестке. Разве у кого-нибудь хватит жестокости расстроить восьмую невестку?

Точно! Разве тогда, столкнувшись с подобной ситуацией, он бы повел себя столь чутко? Мы вдвоем молчали, мыслями вернувшись к событиям, что произошли много лет назад. Казалось, только вчера мы с десятым принцем обменивались сердитыми взглядами.

– Я пойду, – наконец произнес четырнадцатый принц. – Береги себя.

Я кивнула. Четырнадцатый принц вышел, и они с десятым вместе двинулись прочь.

Пять дней подряд я была сама не своя от беспокойства, пока наконец не пришло известие, что опасность миновала и жизни восьмого принца больше ничего не угрожает. Я, однако, вместо радости снова почувствовала лишь печаль. Сказать легче, чем сделать. Заверив сестру, что избегаю страха и печали, я не смогла обмануть себя. Хотя я и находилась далеко от них, но не могла перестать волноваться.

Вместе с той вестью пришли еще две, плохая и хорошая. Плохая состояла в том, что сразу после того, как восьмой принц пошел на поправку, восьмая госпожа слегла от переутомления и сильной печали и теперь прикована к постели. Хорошая же была в том, что император Канси велел выдать восьмому принцу жалованье, которое причиталось ему благодаря титулу бэйлэ и не выплачивалось год и десять месяцев. Главным были вовсе не деньги, а то, что этим решением император продемонстрировал перелом в своем отношении к восьмому принцу. Новости тихо передавались из уст в уста по всему дворцу, и все, кто трудился в прачечной, стали смотреть на меня с насмешкой. Мне оставалось лишь вздыхать. Одна лишь фраза Его Величества мгновенно разносилась по всем уголкам Запретного города, и окружающие тут же начали думать, будто я по-прежнему связана с восьмым принцем и смогу извлечь для себя некую выгоду.

Везде, где есть люди, сразу начинаются распри и грызня. Прачечные не стали исключением. Я, однако, прислуживала императору Канси десять лет, так разве есть что-то, чего я еще не видела? Чжан Цяньин хотя и был хитер, однако использовал лишь безобидные уловки, которые отточил здесь, в прачечных, и я не воспринимала их серьезно. Что касается остальных, то, даже обладая некоторой изобретательностью, они надеялись лишь извлечь побольше выгоды. Я же не принимала близко к сердцу язвительные насмешки, и, поскольку мне было все равно, стрелы их злобы промахивались мимо цели.

В глазах окружающих моя жизнь выглядела необычайно тяжелой, ведь ежедневно я была вынуждена выполнять самую грязную работу, одновременно борясь с тайными и открытыми нападками. На деле же моя душа была спокойнее неподвижной водной глади на дне колодца, по которой не пробегает ни единая волна. Теперь я по-настоящему понимала смысл той строки из буддийского канона: «Из склонности рождается печаль, из склонности рождается страх; У того, кто освободился от склонности, нет печали, откуда страх?» Поскольку мне совершенно нет до них никакой заботы, то все, что они делают, не имеет никакого смысла. Единственный, кто может ранить тебя, – это тот, кого ты любишь!

На двенадцатый месяц пятьдесят шестого года эры Канси[39] скончалась госпожа вдовствующая императрица. Эта женщина из рода Борджигин, истинная дочь степей, была благородного происхождения и получила титул императрицы, однако император Шуньчжи совсем не любил ее. Возможно, единственной радостью в ее жизни было то, что император Канси чтил ее и уважал. Он не приходился ей родным сыном, однако относился как к собственной матери, позволяя наслаждаться жизнью.

Чтобы выразить свою скорбь, Его Величество надел скромное платье и обрезал косу. Все мы также одевались в белое, сливаясь со снегом, лежащим на земле и высоких кровлях. Во всем Запретном городе нельзя было найти ни одного яркого пятна.

На второй месяц пятьдесят седьмого года эры Канси[40] северо-запад оказался в критическом положении. Лхавсан-хан[41] был убит, Лхаса пала, и джунгары захватили весь Тибет. Эта весть мгновенно облетела дворец, и все принялись обсуждать далекую войну. Поскольку это затрагивало вопрос территориальной целостности Великой Цин, а также ключевую основу цинской власти – успех или поражение маньчжуро-монгольского союза, то все опасались, что захватившие Тибет джунгары попытаются с помощью религии спровоцировать монгольские роды на бунт против цинского господства. Император Канси быстро отреагировал, велев генералу Цэрэну возглавить войско в освободительном походе на Тибет. Эрентэю, командиру знаменного гарнизона Сианя, и старшему помощнику начальника императорских телохранителей, князю Цэвэн-Норбу, а также прочим было приказано оказывать содействие.

Его Величество был уверен в победе, и его уверенность передалась обитателям дворца всех рангов от мала до велика. Вскоре все кругом уже считали, что победа не за горами, и излюбленной темой разговоров евнухов и придворных дам быстро стали предположения о том, когда же именно войска вернутся в столицу победителями. Я лишь тихонько вздыхала, качая головой. Разве может быть все так просто? Хотя я не могла припомнить подробностей той войны, ни даты начала, ни даты окончания, но знала, что в этих сражениях должен отличиться четырнадцатый принц – отсюда и пойдет его прозвище принца-главнокомандующего. Разве четырнадцатый принц пришел бы к успеху, если бы Цэрэн и Эрентэй победили в этой войне?

И в самом деле, вскоре появились печальные вести. На пятый месяц Цэрэн вошел в Тибет, но его армия оказалась отрезана, и Эрентэй, потерявший с ним связь, тут же поспешил вдогонку. Лишь на седьмой месяц им удалось встретиться на севере, у озера Хара-Ус-Нур. Однако Цэвэн-Норбу, который должен был присоединиться и возглавить наступление, медлил, а вдобавок монгольские дворяне в Цинхае нарушили соглашение и не желали отряжать свои войска на подмогу. В конце концов объединенная армия Цэрэна и Эрентэя попала в окружение и была разбита наголову.