Все нечестные святые - Мэгги Стивотер

Хоакин пожалел, что семья Мариситы не слышит этот рассказ, как Робби и Бетси услышали письма друг друга прошлой ночью. Но ее семья находилась за много миль от Бичо Раро, поэтому он просто продолжил.

– А потом тебе помог Даниэль?

Марисита прошептала:

– Я знала, что он рискует собой.

Она не сомневалась, что в следующие несколько минут все Сория ее возненавидят, если не уже, после того как услышали о предательстве, которое она совершила по отношению к своим родным. И всё же она продолжала.

– Мы знали, что не должны говорить друг с другом. Но иногда… он заходил ко мне на кухню и просто сидел там, пока я готовила. Я не готовила для него… я знала, что это запрещено. Но иногда после его ухода я замечала, что пропало несколько бискочито или чурро, и я стала готовить их для Даниэля и оставлять там, откуда он мог стащить столько, сколько хотел. И… знаю, нам не следовало разговаривать, но иногда я ходила к Раке и молилась в саду вместе с Даниэлем. Он не должен был ничего мне давать, но порой он оставлял всякие вещицы там, где я могла их забрать: нитку для моего шитья, губную гармошку или найденное им птичье гнездо. Мы не разговаривали. Мы знали, что нельзя этого делать, но, в конце концов… мы стали вместе гулять по пустыне. Мы не разговаривали, мы знали, что нельзя. Мы знали… что нам не следует…

– Сумасшедший дурак! – воскликнул Хоакин.

– Сумасшедший дурак, – согласилась Марисита. – И в конце концов мы нарушили этот запрет. Мы заговорили друг с другом. Слово тут, пара слов там, с каждым разом всё больше и больше, ведь ничего ужасного не случалось. Знаю, мы вели себя глупо. Я знаю, как это звучит. Мне так жаль.

Это извинение ничего не значило для Дьябло Дьябло, но для Хоакина и всех членов семьи Сория оно значило всё – однако Марисита очень ошибалась на их счет. Вопреки ее опасениям, никто на нее не злился, никто ее не возненавидел. Своим извинением она не исправила ситуацию, и всё же Сория оценили стремление Мариситы перед ними извиниться.

Хоакин великодушно сказал:

– Даниэль виноват не меньше тебя, Марисита. Всегда бери на себя вину за свои собственные поступки, но не возлагай на себя вину других людей. Именно тогда на Даниэля пала тьма?

– Нет, – ответила Марисита.

– Тогда я ничего не понимаю.

– Тогда он мне не помогал, – пояснила Марисита. – Он не вмешивался. Я ни на йоту не приблизилась ко второму чуду, влюбившись в Даниэля. Вообще-то, стало только хуже. Даниэль такой хороший и так сильно любит свою семью, поэтому я только и думала о том, что не получаю весточек от собственной семьи. Разве я могла к ним обратиться? Наверное, по моей вине их выбросили на улицу. Наверняка… они меня ненавидят. Из-за меня они подверглись таким унижениям. Я их подвела. Я даже саму себя не смогла спасти, в итоге у меня не осталось ничего, кроме чувства вины.

– Это просто возмутительно, – заявил Хоакин. Беатрис и Пит яростно строчили на листках бумаги новые реплики и подсовывали юному диджею, а тот их зачитывал. – Что насчет этого твоего братца, Макса? Это ему надо винить себя! Да, все мы в этой студии согласны с тем, что он просто негодяй!

– Просто он так сердился… – пролепетала Марисита.

– А я вообще зол! – заявил Хоакин. – На Макса!

– Если бы вы только с ним познакомились…

– То разозлился бы еще больше! Расскажи нам, что произошло в ту ночь, когда к тебе пришел Даниэль.

В ту ночь Марисита решила уйти в пустыню и шагать всё дальше и дальше до тех пор, пока больше не сможет двигаться. Она обдумывала такую возможность неделями, и решение далось ей нелегко. Она хотела положить конец своим неудачам, чтобы ее жалкое, несовершенное существование наконец оборвалось.

Но в самый последний момент в Бичо Раро приехали Тони с Питом и помешали ей. Теперь она не могла уйти: нужно было ждать, пока не успокоятся собаки и Бичо Раро вновь не погрузится в сон. Даже эта маленькая отсрочка сокрушила Мариситу, она упала на пол своего домика, подтянула колени к груди и зарыдала. В глубине души она знала, что уход в пустыню ничем не поможет ее семье – это лишь очередной эгоистический поступок. В конечном счете она вновь думает только о себе. Пожелай она на самом деле избавить родных от скорбей, то вернулась бы к ним и умоляла Гомера о прощении. Даже в этот миг отчаяния она не могла заставить себя так поступить. Она тонула в ненависти к самой себе, и ливший над ней дождь усилился. Она уже много месяцев постоянно ходила промокшая до нитки и никак не могла согреться.

Постепенно гвалт снаружи стих, собачий лай смолк, моторы заглохли, голоса тоже замолчали. Совы еще какое-то время покричали, но в конце концов успокоились.

Осталась только ночная тишина.

И тут в дверь домика Мариситы постучали. Она не поднялась с пола и не ответила. Спустя пару секунд дверь скрипнула, раздался звук шагов. Вошедший остановился рядом с Мариситой и стоял так довольно долго. Это произошло потому, что Даниэль до сих пор боролся с собой, пытаясь выбрать между тем, что ему хотелось сделать, и чувством долга.

С тяжелым вздохом он лег на пол рядом с Мариситой и обнял ее.

Это было против правил, и всё-таки Даниэль ее обнял. Теперь дождь падал и на него тоже, и очень быстро он тоже промок до нитки. Запах дождя смешался с ароматом свечей, пропитавшим одежду святого, и Марисита впервые за долгое время вспомнила, каково это – находиться в тепле и безопасности.

Потом Даниэль сделал для Мариситы то, что сделал бы, если бы она не была пилигримом, а он не боялся бы вмешаться. Не разжимая объятий, он зашептал ей на ухо. Он говорил, что Марисита не должна брать на себя ответственность за все финансовые трудности своей семьи и что ей не следовало выступать в роли жертвенного агнца. Были и другие решения, однако ее семья остановилась на самом простом и предпочла не замечать, что Марисита несчастна. Больше того, она молодец, что не стала женой человека, которого никогда не смогла бы полюбить. Гомер не заслуживал жизни во лжи.

– Но они меня не заставляли, – проговорила Марисита. – Они не жестокие. Я виновата в том, что заставила их пройти через всё это и не сказала им раньше, что не могу этого сделать.

– Ты можешь себя простить, – настаивал Даниэль.

– Думаю, не могу, – ответила она.

Молодой человек по-прежнему крепко ее обнимал.

– Я знаю, тебе сейчас так не кажется, но ты еще можешь всё исправить, Марисита, если только постараешься изо всех сил, а ведь ты всегда всё делаешь в полную силу.

Именно тогда зацвела черная роза тьмы. Ни Даниэль, ни Марисита не знали, какая часть их разговора стала тому причиной, но истина состояла в том, что это случилось не потому, что Даниэль пришел утешить Мариситу, и не потому, что он дал ей разумный совет. Ни тепло его рук, согревавших Мариситу, ни теплые слова, которые он шептал, не были причиной случившегося. На самом деле всему виной было то, как Даниэль прошептал: «Марисита», произнося последнее предложение. В этом имени слились всё сочувствие Даниэля, вся его убежденность в правильности своего совета, вся его вера в то, что Марисита достойна лучшего и небезнадежна, всё его глубокое уважение к ней и восхищение тем, как бескорыстно она относится к другим пилигримам.