Министерство справедливости - Лев Гурский

Мы вчетвером сидели в моем номере и так и сяк разглядывали на экране ноутбука две фотографии. На одной солнечно улыбался усатый и бородатый мужчина примерно моего возраста. Весь он, от вихра на макушке до кончика бороды, был огненно-рыжим — таким ярким, что даже наш Димитрий по сравнению с ним выглядел каким-то бледно-бежевым.

На втором снимке была церковь, похожая на крепость с глухими серыми стенами. Лишь высоко наверху, под самым куполом, виднелось окно с разноцветным витражом. Церковь стояла на пустыре, в центре огромного правильного круга. Если я и сумею подойти вплотную к трехметровому каменному забору и меня не подстрелят, для моих весов расстояние до церкви будет чрезмерным. На такой большой дистанции не зацепишь даже вертолетные площадки подле храма, а притвор и всё, что в глубине здания, — тем более.

Ярко-рыжего человека с фотографии звали Стево Лазареску. Он управлял в Румынии сетью преступных трибов и носил титул кондукатора. В Марокко, где полиция умеет, когда надо, быть слепоглухонемой, домнул Стево проходил курс лечения у знакомого доктора. Однако в конце концов цирроз победил печень. Теперь международной братве полагалось объявить перемирие, собраться всем вместе и проводить кореша в последний путь по православному обряду — согласно завещанию покойного. Пропустить церемонию было западло. По нашим сведениям, Запорожский не сумел уклониться от участия.

Эта неизбежность была единственным плюсом для организации эпизода, а дальше начинались сплошные минусы. Мы не знали, откуда прилетит наш клиент и в каком он будет вертолете. Мы не знали его теперешнее имя и как он выглядит (благодаря успехам пластической хирургии Иван Иванович не походил на свои прежние снимки). Нам было известно только то, что наш клиент сохранил верность двум своим привычкам: он любил сельдерей и парфюм с ароматом лаванды. Уже час мы гадали, как применить это ценное знание и пока лучшей идеей было пустить по следу Запорожского ученую собаку, науськанную на лаванду. Правда, никто из нас понятия не имел, готовят ли где-то в мире таких суперпсов: все-таки лаванда — не марихуана, не кокаин и даже не тротил.

Отдельная заморочка была с храмом. Покойный, предчувствуя финал, специально выбрал для будущего отпевания церковь Успения Пресвятой Богородицы: биография настоятеля, отца Пантелеймона, в миру Трайчо Вилкова, была извилистой. Говорили, что божий свет загорелся в нем только после трех отсидок — за участие в «красных бригадах», рэкет и порнобизнес. Успенский храм уже лет сорок отмечался на туристических картах города — двойной синий купол на улице Блида, в густонаселенном районе Касабланки. Наша задача выглядела пусть непростой, но решаемой. Сколько бы охраны вокруг церкви ни выставили эти доны с наибами, чем бы ни укрепили периметр, хоть титановой броней, все равно между оградой и алтарем с любой точки было не более полусотни метров.

Однако по прилете в Касабланку нас ждал неприятный сюрприз. Как выяснилось, историческое здание церкви пару недель назад стало предметом тяжбы. Местным властям приглянулся участок в центре города, они надавили на собственника, и тот пошел на сделку. Отец Пантелеймон, будучи арендатором, преодолел искушение забросать мэрию гранатами и отступил, смирив гордыню. Со всевозможной кротостью он переехал в недавно отстроенное здание на окраине — тот самый храм-крепость. Случилось это за три дня до кончины Лазареску. Новый божий дом был неприступным — а значит, идеальным для будущей церемонии, закрытой для посторонних. Наша команда осталась на бобах.

— Капитально устроились, гады, — сказала Ася. — Сюда даже броневик не проедет.

— И не всякий танк, — согласился Нафталин, в который раз изучая фотографию на экране.

— Бастион, короче, — вздохнул Димитрий. — Ни одна живая душа туда не проберется…

Я вновь машинально глянул на снимок церкви, затем на апельсинобородого Лазареску — и внезапно на меня снизошло озарение. Не думаю, что во мне есть задатки гениальности. Скорее всего, подходящую идею изнутри беззвучно нашептала Великая Вселенская Справедливость. Она уже нетерпеливо пританцовывала на месте и рвалась в бой.

— Верно! — воскликнул я. — Ни одна живая! Но мертвая — другое дело. Димитрий, спасибо за подсказку. Теперь ваша задача — влезть в городскую базу ритуальных услуг. Ищите, из какого морга везут покойника. Нафталин, присоединяйтесь к Димитрию. Как найдете морг, готовьте план подмены жмурика с наименьшими потерями для нас. Постарайтесь управиться за час. Ну а вам, Ася, самое трудное задание: раздобудьте мне патентованное средство для быстрой окраски волос. Ради дела я согласен побыть рыжим. Ненадолго…

Эпизод в Касабланке

Еще в начале третьего тысячелетия многие считали, будто самые лучшие гробы — это громоздкие, как «линкольны», ящики с гравировкой на крышке и позолоченными ручками по бокам. В 2002 году хабаровские авторитеты закопали примерно в таком местного вора в законе Василия Нисамуру по кличке Банзайчик. Внутренность гроба отделали пластинами из кевлара и задрапировали красным бархатом, а в качестве прощального подарка от живых покойнику установили там кондиционер последней модели и стереосистему с коллекцией записей Михаила Круга. Вся эта дикая роскошь весила четверть тонны и стоила двадцать тысяч баксов: братва на своих не экономила.

С тех пор приоритеты поменялись. С удивлением и раздражением мафиози обоих полушарий узнали, что красное дерево, золото и инкрустации — уже не круто, а в моду вошли экологически чистые английские гробы из переработанной бумаги, облицованные целлюлозой тутового дерева, с хлопковыми матрасами вместо шелка и бархата. Но поскольку стоила эта экология почти столько же, сколько прежняя крутизна, а весила в четыре раза меньше, преступный мир оценил удобство и смирился с отсутствием былой монументальности. В конце концов, ручки из прессованного бамбука, покрытого слоем искусственной позолоты, внешне выглядели почти так же солидно, как и раньше.

Светло-коричневую целлюлозно-бамбуковую домовину, похожую на лодку-плоскодонку, Стево Лазареску успел выбрать сам по каталогу английской фирмы Ecopod. И вот теперь шестеро наиболее влиятельных служителей тени без труда вносят гроб в центр зала и ставят на заранее сооруженный помост. Настоятель храма, дирижируя процессией, следит за правильным расположением усопшего — головой к притвору, ногами к алтарю.

Отец Пантелеймон сегодня в белой ризе, цвет которой должен помочь душе кондукатора очиститься от прижизненных грехов, отрясти прах всех жертв, когда-либо отправленных домнулом Стево к праотцам, и благополучно вознестись на небеса. Для того, чтобы этой душе ничто не препятствовало, витражное окно под куполом сегодня широко распахнуто.

В отличие от настоятеля храма три десятка гостей, прибывшие на траурную церемонию со всего света, носят только черное: очки, рубашки, костюмы, носки и ботинки лучших брендов планеты. Черный — атрибут скорби, цвет горя и утраты, напоминание о том, что все люди, даже крупные авторитеты мира сего, смертны, а некоторые — и внезапно. Предшественник Лазареску кондукатор Бэштяну, например, подавился во время обеда сливовой косточкой — при том, что слив не любил и никогда их не ел. Судьба, не иначе…