На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927 - Уильям Миллер

27 января 1854 года Радовицы около Арты подняли знамя восстания; Арта была осаждена, однако турецкие карательные войска, хотя и дважды отброшенные назад под селением Пенте Регадия («Пять колодцев»), расположенным между Яниной и Артой, которое прославилось в войне 1897 года, сумели захватить город. Турки были переброшены морем и пришли от Салаоры, расположенной на берегу залива Амвракикос.

15 марта, в первой битве у Петаса, где греки были разгромлены в 1822 году, им удалось победить турок, и Теодор Гривас вошел в Мецовон. Однако радоваться ему пришлось недолго; турки изгнали его из города, и он ушел в Фессалию; второе сражение под Петасом, состоявшееся 25 апреля, заставило греков оставить здесь свои позиции; третье турецкое нападение на «Пять колодцев» изгнало греков и отсюда. Турки казнили одного радикального борца за свободу Греции с острова Занте (Закинф), и восстание в Эпире было подавлено.

А тем временем в середине февраля отряды, под общим командованием Христодулоса Хадзипетроса, вошли в Фессалию со стороны тогдашнего пограничного города Ламия. Впрочем, 22 апреля греки потерпели поражение под Домокосом, где 43 года спустя произошла фатальная для них битва. Этот разгром, как и при Петасе, объяснялся разногласиями между их командирами.

Хадзипетрос тем не менее создал свой лагерь в Каламбаке, там, где сейчас находится терминал Фессалийской железной дороги, неподалеку от знаменитых «парящих» монастырей, «Метеоры» Средневековья и современной истории. Его соратники провели здесь службу, чтобы увековечить одержанную победу.

Тем не менее эта победа не принесла никаких плодов из-за вмешательства Великобритании и Франции; английский консул Блант, находившийся в Салониках, предупредил восставших о бессмысленности дальнейшего кровопролития.

Что касается Македонии, то высадка у горы Афон Каратассоса, героя боев с турками в 1847 году, закончилась полным провалом, ибо французский военный корабль потопил судно, подвозившее грекам боеприпасы. Как обычно бывает в партизанской войне, воюющие не всегда отличают друзей от врагов; вполне возможно, что потери в снаряжении, которые понесли эпироты и фессалийцы от рук тех, кто явился их освободить, охладили их пыл.

А тем временем 19 марта Порта отправила греческому правительству ультиматум, в котором требовала отозвать в течение 10 дней всех греческих офицеров, принимавших участие в восстании, закрыть границы для вооруженных отрядов и наказать чиновников, занимавшихся агитацией, публично призывавших собирать деньги для повстанцев, требовавших умеренности от националистической прессы и проведения расследования в тюрьмах Халкиса на острове Эвбея для розыска тех, кто выпустил узников из тюрьмы в Халкисе.

Греческий ответ на эти требования не удовлетворил султана, и дипломатические отношения двух стран были разорваны; всем греческим подданным было велено в течение 15 дней покинуть Турецкую империю. Король Оттон сразу же отдал приказ своим войскам подготовиться к выступлению к границам Греции и одно время даже собирался лично их возглавить. У дворцового сада разбили палатку под королевским флагом; королева, возглавлявшая военную партию, равнодушно отнеслась к возможности оккупации Афин и блокады греческих портов флотами великих держав, в случае если король займет Фессалию.

Но большинство в греческом кабинете, в особенности министры юстиции и финансов Пелекас и Провеленгиос, а также послы Греции в Лондоне, Париже и Стамбуле, настаивали на сохранении мира. Оппозиция министров привела королеву в ярость. «Европа, – заявила она двум лидерам партии мира в кабинете министров, – отдавая трон Греции Оттону, полагала, что получит в его лице простой инструмент достижения ее собственных интересов и ее собственной политики, но она ошиблась. Оттон соединил свою судьбу с судьбой Греции… Единственная [надежда] на безопасность для греческого правительства, нации и ее будущего, – добавила она, – лежит в успехе восстания».

Но Греция, каким бы подъемом она ни была охвачена, не могла сопротивляться давлению со стороны держав, которые отправили ей коллективную ноту. Король Баварии и император Австрии в частных письмах предупредили Оттона, что его патриотизм ставит их в очень сложное положение. Вайзе, в ту пору британский посол в Афинах, настаивал на том, чтобы все считали, что национальное движение полностью финансируется русскими, хотя Пелекас и объяснил ему, что для греков это был «вопрос не русского порабощения, а греческой свободы». Его французский коллега, барон Руан, ни минуты не колеблясь, заявил Оттону, что если он, католик по своей вере, боится принять на себя враждебное отношение к православным, то Наполеон III пришлет ему армию, которая сможет защитить его от своих подданных.

Оттон с негодованием воспринял эти слова, ибо, будучи иностранцем по своему происхождению, любил Грецию столь же горячо, как и его подданные, и с возмущением отверг предложение поддержать его трон с помощью иностранных штыков, решение французского императора сбросить его с трона – в этом его убеждал Калергис, герой сентябрьской революции, находившийся в ту пору во Франции.

Британское правительство не было готово к свержению Оттона, но 10 мая британский и французский министры отправили греческому правительству ноту, требуя строго выполнять договор 1832 года, в результате которого он и стал королем. Согласно этому договору, он должен «обеспечивать выплату процентов и амортизационный фонд… ссуды», гарантированный странами-защитницами, а «первыми доходными статьями государства» должны стать те, которые обеспечивают нападение на Турцию.

Эта угроза не была выполнена, но к концу мая войска союзников заняли Пирей. Оттона заставили сделать заявление о том, что он будет «строго соблюдать полный нейтралитет» и введет в свой совет «новых министров, наиболее компетентных для приведения этого решения в действие».

Этим «оккупационным кабинетом», как его прозвали в Греции, руководил Александр Маврокордатос, государственный деятель времен войны за независимость. Перед описываемым периодом он был послом в Париже: это был единственный человек, которому полностью доверяли Франция и Англия.

Маврокордатос, впрочем, потерял связь со своей страной, как это нередко случается с дипломатами; он отсутствовал целых десять лет, а вернувшись, вынужден был проводить совсем не популярную политику, навязанную двору и народу иностранной оккупационной армией, которая поддерживала ее своими штыками. Самый активный из его сотрудников, Калергис, ставший военным министром, был особенно непопулярен при дворе; здесь не забыли о его участии в революции 1843 года и, должно быть, хорошо знали о его желании свергнуть Оттона, которое он и не пытался скрывать.

Калергис приехал в Афины раньше, чем Маврокордатос, и принялся сразу же интриговать против короля, распуская слухи, что западные державы собираются в результате этой революции его сбросить, в связи с этим существовала опасность заговора. Но когда в Афинах появился премьер-министр, его бескомпромиссная верность королю заставила Калергиса держать себя в руках.

Таким образом, Оттон и Амалия пережили ужасное время. Быть может, в 1854 году они вели себя недипломатично или даже не очень умно, но – увы! Великие державы устанавливают один закон для слабых стран и другой – для сильных. Италия (в 1911 г.) посчитала, что имеет право захватить мусульманский город Триполи, но Греция не должна была даже трогать греческую Фессалию.