Время расплаты - Юлия Еленина

В машине мы молчали, а в квартире Лиля первым делом пошла в ванную. Неудивительно, от такого тянет отмыться. Я сделал кофе и задумался. В принципе, все понятно, но ничего не понятно.

Рихтер, чтобы снять со своих плеч груз ответственности, обвинил врача в смерти сестры. Его заперли в психушке, откуда он смог сбежать, а потом исчезнуть на десять лет. Стал священником и вернулся в этот город. Медведева он не тронул, хотя в первую очередь должен был именно им и заняться. Что Рихтер имел в виду, когда сказал, что врача жизнь наказала? Скорее всего, болезнь Павла Демидовича, из-за которой он перестал оперировать. Если Рихтер знал об этом, то каким-то образом наводил справки. А оттуда и до Елизаровой недалеко, раз она тоже работала в медцентре Родионова. Сам же Родионов каким-то образом догадался о чем-то после разговора с Медведевым и начал заниматься делом Рихтера, а оттуда и пошел его интерес к смерти Елизаровой и Карпова. Только он не понял, что разгадка была ближе, чем казалось, и под личиной отца Аристарха скрывается убийца.

Нарушенные клятвы… Я бы в жизни не догадался, если бы не Лиля, потому что мотив невероятный. Последствия ПТСР? Или вложенная в больную голову вера? Любые знания, в том числе и религиозные, могут быть извращенно трактованы. Вспомнить хотя бы историю, хоть я в ней и не силен. Но кажется, именно во имя Бога было пролито больше всего крови. Крестовые походы, святая инквизиция, религиозные войны, ночь святого Варфоломея… Больше не помню, но и этого хватит.

И ведь Рихтер считал себя правым. Тоже мне, инквизитор чертов. А сколько таких людей было за десять лет? Возможно, мы всех не знаем. И если бы не Родионов, то и этих никогда не связали. Надо отдать должное его мозгам — он действительно умел думать нестандартно. И нам сейчас остается только догадываться, как Родионов дошел до всего этого. Я не знаю, что было ему известно. Возможно, больше, чем нам.

Наверное, в жизни должно остаться место для загадок…

Лиля неслышно подошла и обняла меня, прижавшись к моей спине. А вот и самая большая загадка. Несколько дней назад я ее видеть не хотел, а сейчас не представляю, как без нее жить. Все чувства проходящие, кроме любви. Я думал, что ненавидел ее, но стоило отбросить ненависть, осталась только любовь.

Как будто что-то почувствовав, Лиля тихо сказала:

— Я люблю тебя.

То самое, что мне сейчас было нужнее всего. Как будто мы и в третьей истории поставили точку, в самой сложной — наших отношениях.

Я стояла под струями воды, которая стекала в слив вместе с моими слезами. Не знаю, что меня так пробрало, но внутри как будто лопнула струна. И все напряжение, накопленное за эти дни, сейчас уходило.

Одна бы я никогда не справилась ни с компроматом, ни с этими загадочными смертями. Как Женя и говорил раньше: «Без тебя я не я».

Я точно не смогу без него. Во мне еще жила восемнадцатилетняя девчонка, которая искала защиту в своем мужчине. Я слишком долго была сильной, тянула на себе много, так что сейчас хотела быть просто любимой женщиной.

Выйдя из ванной, я прошла в кухню, где Женя задумчиво смотрел в окно. Не думаю, что его заинтересовал пейзаж, скорее он был где-то в своих мыслях.

Я прижалась к мужской спине и сказала то, что давно должна была сказать:

— Я люблю тебя.

Женя обернулся, и я оказалась в кольце его рук, подняла голову и увидела улыбку.

— А как я тебя люблю…

Наверное, слов мало было, чтобы описать, но я чувствовала. И он тоже.

— Теперь в Париж? — спросила я.

— К адвокату сначала.

— Зачем?

— Твой отец пытался исправить свои прошлые ошибки. И я хочу понять как.

— Ты об условии получения наследства?

Женя кивнул и сказал:

— Я даже догадываюсь, что там за условие. Поэтому хочу сразу отказаться в твою пользу, чтобы ты не решила, что я меркантилен.

Последние слова были сказаны с усмешкой, но заставили задуматься. Догадка не заставила себя ждать:

— Ты думаешь, что условие получения квартиры — это наш брак?

Женя кивнул. А что, вполне в духе отца. Влиять на чужие судьбы даже после смерти. Из-за него мы когда-то расстались, и он попытался это исправить. И на самом деле мы глубоко плевать на его деньги — свои заработаю.

— Женя, давай оставим в покое адвоката и завещание. И вообще, надо исполнять последнюю волю покойного. Главное, я знаю, что ты хочешь жениться на мне не из-за квартиры в Париже. И это не то, о чем сейчас надо думать.

— И о чем же нам думать?

— О нас.

— А давай подумаем позже. Когда ты так на меня смотришь…

Уговаривать меня не пришлось. Очередная бессонная ночь, но на этот раз счастливая. И я надеюсь, что впереди только так и будет, потому что нам хватило за тринадцать лет боли и одиночества.

Осень в Париже, даже самый конец октября, не чета российской. На отечественный сентябрь больше похожа. Мы сидели в кафе на берегу Сены, а через реку, прямо напротив, светилась Эйфелева башня.

Я объездила полмира, но Париж был нашей общей мечтой. Одной мне здесь делать было нечего.

— Лиля, — позвал меня Женя, — ты счастлива?

Переведя взгляд на него, я улыбнулась:

— Настолько, что даже страшно.

— Страшно сейчас мне.

Я понимала его.

Вчера мне позвонил Дэн и спросил:

— Мам, а рейсы из России в Нью-Йорк отменили? Зачем нам с бабушкой ехать в Париж?

— А бабушка тебе ничего не сказала? — удивилась я.

— Нет.

— Милый, ты же знаешь, что Роберт не твой отец, — аккуратно начала разговор.

— Знаю. Только не говори, что мой отец француз!

— Нет, он русский. Но мы с ним всегда мечтали побывать в Париже.

Дэн замолчал. Всего по телефону я не могла ему объяснить, и не только я должна была объяснять. Но он умный мальчик, он поймет.

— Ладно, мам. Но вы заселфитесь, и фотку мне скинь. Я хоть посмотрю для начала. И давай пока без братиков и сестричек.

— Как скажешь, — заверила я.

И вот завтра в обед мы ждем рейс из Нью-Йорка. Я тоже волновалась, но верила, что все будет хорошо.

Мы тринадцать лет расплачивались за одну ошибку, и вывод напрашивался сам собой: когда мы не вместе, мы оба несчастны.

Покинув кафе, мы прогулялись по набережной, сделали обещанное селфи для сына и чувствовали себя непозволительно счастливыми. Мы потеряли годы, но еще больше у нас впереди.

— Идем домой, — притянул меня Женя к себе за талию. — Все-таки завтра мы уже будем не одни в квартире.