Ведьма с Портобелло - Пауло Коэльо

«Как истинный христианин, я, получивнезаслуженное оскорбление, затрагивающее мою честь, обязан подставить другующеку. Однако мы не имеем права забывать, что Иисус не только подставлял другующеку, но и хлестал бичом тех, кто намеревался превратить Божий Дом в воровскойпритон. Нечто подобное предстает сейчас нашим глазам на Портобелло-роуд: кучкабессовестных шарлатанов, рядящихся в ризы спасителей душ человеческих, раздаютнесбыточные посулы, питают химерические надежды, обещая тем, кто станет ихпоследователем, не только исцеление от любых недугов, но и избавление отлишнего веса.

И потому мне не остается ничего иного, какобратить к правосудию призыв разрешить эту нетерпимую ситуацию. Адептыновоявленной ереси уверяют, что способны пробудить в человеке не виданныепрежде дарования, отри­цают бытие Божье, тщась заменить Его языческимибожествами – Венерой или Афродитой. Они уверяют, что дозволено все что угодно,при условии, что делается с «любовью». Но что такое любовь? Аморальная сила,оправдывающая любую цель? Или компромисс с истинными ценностями нашегообщества, такими, как традиция и семья?

* * *

К следующему собранию, предвидя повторениеавгустовской битвы, власти приняли меры безопасности и во избежаниестолкновений прислали к складу полдесятка стражей порядка. Афине, которую наэтот раз окружало несколько телохранителей, пришлось услышать не толькорукоплескания, но и проклятья. Какая-то женщина, увидев с нею мальчика летвосьми, через два дня, руководствуясь принятым в 1989 году законом о защитедетей, потребовала лишить Афину родительских прав, поскольку та причиняетсвоему сыну «сильнейший моральный ущерб». Воспитание ребенка должно бытьпоручено отцу.

Одна бульварная газетка сумела разыскатьЛукаса Йессена-Петерсена, однако тот не захотел давать интервью и требовал,чтобы репортеры не смели упоминать Виореля в своих статьях, – иначе он за себяне ручается.

На следующий день таблоид вышел с огромнымзаголовком на всю полосу: «Бывший супруг Ведьмы с Портобелло уверяет, что радисына готов совершить убийство».

В тот же день в суд были поданы еще дваходатайства, основанных на пресловутом законе, но с той разницей, чтоответственность за благополучие ребенка предполагалось возложить нагосударство.

Собрание не состоялось, хотя у дверейсобрались сторонники и противники, а полисмены в форме не давали им сцепиться.Афина не появлялась. То же самое произошло и через неделю, только на этот раз ипублики, и охраны было меньше.

На третью неделю остались только увядшие цветыу входа. Какой-то человек предлагал всем желающим фотографии Афины.

Газеты утратили интерес к этой теме. Когда жепастор Бак сообщил, что отзывает свой иск о защите от клеветы и диффамации,«ибо христианское чувство велит ему простить раскаивающихся в своихзаблуждениях», ни одно из крупных ежедневных изданий не пожелало уделить этомузаявлению место на своих страницах, так что пришлось опубликовать его в разделе«Письма читателей» в малотиражной газетке округа Кенсигтон.

Насколько я знаю, события так и не обрелиобщенационального резонанса и освещались лишь в ряду других лондонскихновостей. Когда через месяц после этого я побывал в Брайтоне, никто из тамошнихмоих друзей даже не слышал про Афину.

Странно: у Райана были все возможностираскрутить это дело, и публикация в его газете задала бы тон всем остальным.Но, к моему крайнему удивлению, он не напечатал ни единой строчки, касающейсяШерин Халиль.

По моему мнению, произошедшее преступлениеникак не связано с предшествующим конфликтом на Портобелло. Скорей всего, это –зловещее совпадение.

Афина попросила меня включить мой диктофон. Ссобой она принесла свой собственный – какой-то неизвестной мне модели, весьма,как теперь говорят, «накрученный» и совсем миниатюрный.

– Прежде всего хочу заявить, что мне грозитсмерть. Во-вторых, обещай, что в случае моей гибели ты предашь эту записьгласности лишь через пять лет. В будущем станет ясней, что правда, а что –ложь.

Скажи, что согласен, ибо это будет значить,что мы заключаем формальный договор.

– Согласен. Но все же считаю, что…

– Нечего тут считать. Если меня найдутмертвой, эта запись будет моим завещанием. С условием – не обнародовать еесейчас.

Я выключил запись.

– Тебе нечего бояться. У меня есть оченьвлиятельные друзья в так называемых властных структурах. Они мне многим обязаны.Я был и буду им нужен, так что мы можем…

– Разве я не говорила тебе о своем друге изСкотланд-Ярда?

Как – опять? Если он на самом деле существует,почему его не было в те дни, когда мы так нуждались в его помощи, когда Афину иВиореля могла растерзать толпа?!

Вопросы следовали один за другим – она хочетиспытать меня? Что происходит в голове у этой женщины, которая то хочет быть сомной, то вспоминает несуществующего любовника?

– Включи, – попросила она.

Я чувствовал себя отвратительно – казалось,она всегда лишь пользовалась мной. Хотелось сказать ей: «Уходи прочь и никогдабольше не появляйся в моей жизни… Она превратилась в пытку с того дня, как мыпознакомились… Я жду, когда ты придешь, обнимешь меня, скажешь, что хочешь бытьрядом со мной. Этого не произойдет никогда».

– Что-нибудь не так?

Она прекрасно знала, что именно не так. Немогла не понимать, что я чувствую, ибо за все это время я только и делал, чтодемонстрировал ей свои чувства, хоть и облек их в слова один-единственный раз.Но все равно – ис­пользовал любую возможность, чтобы увидеться с ней,оказывался у нее, стоило ей лишь попросить об этом, пытался добитьсярасположения ее сына, надеясь, что в один прекрасный день он назовет меня папой.Я никогда не уговаривал ее оставить то, чем она занимается, – я безропотнопринимал ее образ жизни, подчинялся ее решениям, горевал, когда она страдала, иликовал, когда одерживала победу. И гордился ее решимостью.

– Почему ты выключил диктофон?

В это мгновение я оказался разом и в райскихкущах, и в преисподней, не зная, вспылить или подчиниться, довериться лихолодной логике или разрушительной буре чувств. Неимоверным напряжением всехдушевных сил я все же сумел взять себя в руки.

Нажал кнопку.

– Продолжаем.