Сервантес - Андрей Красноглазов

Испанское слово «ingenioso» на самом деле довольно труднопереводимое на русский язык. Переводчики переводили это слово по-разному: «славный» (анонимный автор), «неслыханный чудодей» (Осипов), «бесподобный» (Басанин), «остроумно-изобретательный» (Ватсон) и, наконец, «хитроумный» (Кржевский и Смирнов, а за ними Любимов). Не менее знаменитый Одиссей тоже был «хитроумным», однако хитроумие Дон Кихота несколько иного, менее воинственного рода и означает, по-видимому, «живость и тонкость воображения», в то время как у Одиссея больше имеются в виду «изворотливость и хитрость». На самом деле нюансов здесь куда больше.

В этом смысле логично обратиться к словарям того времени. В «Сокровищнице кастильского языка» (1611) Себастьяна де Коваррубиас-и-Ороско слово «ingenioso» объясняется через слово «ingenio»: «Ingenio — некая природная способность сознания представить то, что путем разума и размышления может быть достигнуто во всех областях знаний, учений, изящных и механических искусств, выдумок, изобретений и обманов;…ingenioso — тот, кто имеет тонкий и изощренный ingenio».

«Hidalgo» — испанский дворянин. К концу XVI — началу XVII века идальгия в основном потеряла свой прежний статус, социальное значение и обнищала. Однако в любом случае физический труд для идальго был позором, хотя фактически им все так или иначе занимались. Сам Сервантес был типичным представителем этого сословия. Считается, что слово «hidalgo» имеет этимологию: «hijo de algo» — буквально «сын кого-либо», в смысле какого-либо известного человека.

В «Дон Кихоте» Сервантес достоверно обрисовал положение идальгии в Испании второй половины XVI века. Алонсо Кихано — типичный представитель сельского дворянства, родовитого, но обедневшего. Сервантес буквально одной фразой расставляет все точки над «i»: «…один из тех идальго, чье имущество заключается в фамильном копье, древнем щите, тощей кляче и борзой собаке. Олья чаще с говядиной, нежели с бараниной, винегрет, почти всегда заменявший ему ужин, яичница с салом по субботам, чечевица по пятницам, голубь, в виде добавочного блюда, по воскресеньям — все это поглощало три четверти его доходов».

Копье у него «родовое», щит «древний» — это указывает на потомственное, а не купленное дворянство. Продажа соответствующих патентов начала практиковаться королевской казной по мере ее обнищания, что, естественно, привело к девальвации статуса «идальго».

Собака у него — борзая, то есть охотничья. Другими словами, атрибут дворянского развлечения, так же, как и конь. Но его конь — кляча, как, видимо, и собака, даром что охотничьей породы. Все это предметы былой роскоши, не более.

Житейское противоречие между честью идальго и его нищенским существованием, безденежьем плохо увязывалось с сословными представлениями о дворянине, что нашло свое трагикомическое отражение в плутовских романах эпохи, таких, как «Ласарильо с Тормеса», «История жизни пройдохи по имени дон Паблос» и других. В «Дон Кихоте» эта линия дополняет основную, также трагикомическую: фактическую смерть рыцарского духа при изобилии романов, его воспевающих.

«Don Quijote» — состоит из «дон» и «кихоте». «Дон» в Испании и Италии — приставка, подчеркивающая почтительное отношение к лицу, к которому обращаются. Она также указывает и на его дворянский титул. Женский аналог — «донья». «Кихоте» — набедренник, часть рыцарского вооружения. Как пишет Сервантес, «…потратив на это еще неделю, назвался, наконец, Дон Кихотом». Хотя, точнее, наверное, было бы «назвался Дон Кихоте», дабы не склонять имя собственное, равно как не писать «дон» с прописной буквы, поскольку это не часть имени собственного.

Дон Кихот был так назван неспроста, дело в том, что это было весьма созвучно его настоящей фамилии. «Возраст нашего идальго приближался к пятидесяти годам… Иные утверждают, что он носил фамилию Кихада, иные — Кесада. В сем случае авторы, писавшие о нем, расходятся; однако ж у нас есть все основания полагать, что фамилия его была Кехана», — читаем у дона Мигеля.

И «кихада» с «кехана», и «кесада» имеют, естественно, свои значения в испанском, которые определенным же образом «играли» при прочтении романа современниками Сервантеса. «Кихада» — челюсть, «кесада», как полагают, — пирог с сыром. Словом, фамилия была явно не героическая, что и хотел подчеркнуть автор романа.

Как Александр Македонский немыслим без верного Буцефала, а Сид без Бабьеки, Дон Кихот, конечно, не может существовать без Росинанта. Рыцарь Печального Образа «долго придумывал разные имена, роясь в памяти и напрягая воображение, — отвергал, отметал, переделывал, пускал насмарку, сызнова принимался составлять, — и в конце концов остановился на Росинанте, имени, по его мнению, благородном и звучном, поясняющем, что прежде конь этот был обыкновенной клячей, ныне же, опередив всех остальных, стал первой клячей в мире».

Остроумное изобретение! Испанское «rocinante» — сложное слово, состоящее из «rosin» — кляча и «ante» — перед, прежде, впереди, что вместе означает нечто, бывшее когда-то клячей, или кляча, идущая впереди всех остальных — первая из кляч.

Дон Кихот именуется «Ламанчским». Эпитет этот происходит от имени собственного La Mancha — исторической области Кастилии, входившей в состав провинции Сьюдад Реаль, а сейчас административного центра автономной области Ла-Манча и провинции Толедо. Роман так и начинается: «В неком селе Ламанча…»

Ла-Манча раскинулась от холмов Толедо до снежных вершин Сьерра-Невады. Достаточно отъехать на пару десятков километров от Мадрида, как начинается холмистая равнина, усыпанная валунами. Тут нет знаменитых испанских красот Валенсии или Страны Басков. Ни апельсиновых, ни лимонных деревьев, только выжженная солнцем красновато-рыжая земля, хотя взгорья покрыты обширными виноградниками — и недаром, ведь Ла-Манча производит половину всего испанского вина. Часто можно встретить стада овец, из молока которых делают знаменитый ламанчский сыр — «манчего». Если проехать еще дальше, то можно увидеть легендарные ветряные мельницы, многие из которых ровесницы Дон Кихота. Первые из них были построены фламандцами в районе селений Тобосо и Кинтанар в Ла-Манче в связи с тем, что на безводной земле сооружать водяные мельницы было просто невозможно.

Несколько ничем не примечательных городов, а в основном небольшие деревушки, где располагаются постоялые дворы, в которых останавливался Дон Кихот, разнообразят скудный ландшафт Ла Манчи. Теофил Готье, посетивший ее в 1840 году, охарактеризовал эту местность как одну «из самых заброшенных и бесплодных провинций Испании». Так оно и есть — эта ничем не примечательная область центральной Испании никогда не играла сколько-нибудь существенной роли в экономике и культуре монархии. Так, выжженный клочок земли. С языка оригинала «la mancha» переводится как «пятно», «отметина», что и соответствует действительному виду Ла-Манчи.

Со времен Сервантеса здесь мало что изменилось. За несколько веков земля эта не претерпела особых изменений, кроме того, что стала знаменитой, равно как и ее ветряные мельницы, благодаря роману Сервантеса. «Самая громкая слава Ламанчи — ее бессмертный Дон Кихот», — писал побывавший там В. Боткин.