Семена прошлого - Вирджиния Клео Эндрюс

— Нет! — остановил меня Джоэл. — Не давайте им никакого предупреждения, если только хотите знать правду. Откройте дверь и убедитесь сами.

Я подождала еще, не желая даже думать о том, что это может оказаться правдой. Я не хотела давать Джоэлу карты в руки. Я гневно взглянула еще раз на него и резко постучала. Затем отворила дверь и вошла в спальню Синди. Комната была залита лунным светом.

Я остолбенела: на кровати Синди находились, сплетясь, два совершенно нагих тела! На ее девической кровати!

Прямо у меня на глазах Лэнс Спэддинг навис над моей шестнадцатилетней дочерью, ритмично двигаясь; пальцы Синди сжимали его ягодицы, вонзаясь в них ярко накрашенными ногтями. Голова Синди металась по подушке; она стонала от удовольствия, что доказывало явно не первый их любовный опыт.

Что оставалось мне делать? Закрыть дверь и уйти, ничего не сказав? Впасть в гневную патетику и выдворить Лэнса из этого дома? Я беспомощно стояла в дверях, не зная, что предпринять, пока не услышала за спиной слабый шум.

Я обернулась и увидела Барта; он ахнул при виде всей сцены. Тем временем Синди уже сидела верхом на Лэнсе, в экстазе выкрикивая непристойности. Она, видимо, не соображала ничего, кроме того, что делает и что делается с нею.

Барт не страдал нерешительностью.

Он рванулся к кровати и схватил Синди за талию. Он буквально сорвал Синди с Лэнса, который казался совершенно беспомощным в своей наготе. Синди полетела на пол, упала лицом на ковер и вскрикнула.

Но Барт не слышал ее. Он уже работал кулаками. Что есть силы он бил в красивое лицо Лэнса. Я слышала хруст носовой перегородки; брызнула кровь.

— ТОЛЬКО НЕ В МОЕМ ДОМЕ! — ревел Барт. — Я НЕ ДОПУЩУ ГРЕХА В МОЕМ ДОМЕ!

Еще секунду назад я бы, если бы могла, сделала то же самое. Но теперь я бросилась спасать юношу.

— БАРТ, ОСТАНОВИСЬ! ТЫ УБЬЕШЬ ЕГО!

Синди истерически кричала и пыталась прикрыть наготу одеждой. Джоэл уже стоял в комнате, вначале презрительно уставившись на Синди, а потом начал улыбаться, торжествующе глядя на меня: «Я говорил тебе, я же говорил. Яблоко от яблони…»

— Видите, чего вы добились своим баловством? — как с кафедры, провозглашал Джоэл. — С первого момента, как я увидел эту девушку, я понял, что эта потаскушка не смеет жить под кровом моего отца!

Идиот! — взорвалась я. — Кто вы такой, чтобы судить?

— Нет, это вы идиотка, Кэтрин! Совершенно как ваша мать, одно к одному! Она тоже желала любого мужчину, которого видела, даже своего сводного дядю. Она совсем как эта голая потаскушка, готова была лечь в постель с любым предметом в штанах!

Неожиданно Барт оставил Лэнса и бросился к Джоэлу.

— Прекрати! Не смей сравнивать мою мать с ее матерью!

— Когда-нибудь ты убедишься в том, что я прав, — проговорил Джоэл своим лицемерным мягким голосом. — Коррин получила по заслугам. Как и твоя мать получит в назначенный срок. И, если есть на свете Бог и справедливость, когда-нибудь эта недостойная голая распутница будет гореть в вечном огне, чего она и заслуживает.

— Не смей говорить этого! — снова взревел Барт, бросившись к Джоэлу и совершенно позабыв в гневе Синди и Лэнса. Те поспешно одевались.

Барт поколебался, будто устыдившись того, что бросился защищать девушку, которую отвергал как сестру.

— Это моя жизнь, мое дело, Джоэл, — наконец, скованно сказал он. — Это моя семья, а не ваша. Я сделаю то, что нужно, а не вы.

Расстроенный и потрясенный, Джоэл, согнувшись в три погибели, пошаркал прочь по коридору.

Как только Джоэл исчез из виду, Барт обрушил весь свой гнев на меня:

— ВОТ ВИДИШЬ! Синди как раз доказала тебе и всем, что я не ошибался в отношении нее! Она порочна, мама! Ничего хорошего из нее не вышло! НИЧЕГО ХОРОШЕГО! Все это время, пока она была «так мила», она только и думала, как она привезет сюда Лэнса, и как они будут развлекаться. Я хочу, чтобы она исчезла из этого дома и из моей жизни — навсегда!

— Барт, ты не смеешь выгонять Синди — она моя дочь! Если в тебе кипит жажда мести, можешь прогнать Лэнса! Но ты, конечно, прав: Синди не должна была так поступать, а Лэнс не должен был злоупотреблять нашим гостеприимством.

Несколько смягчившись, он снизошел:

— Ну хорошо, Синди может остаться, раз ты ее любишь, несмотря ни на что. Но этот малый пусть убирается сегодня же! — И он закричал на Лэнса. — Поспеши укладывать свои вещи! Через пять минут я отвезу тебя в аэропорт! Если ты посмеешь еще раз прикоснуться к Синди, я сломаю тебе оставшиеся кости! И не думай, что я не узнаю: у меня тоже есть друзья в Южной Каролине.

Лэнс был очень бледен. Он начал бросать свои костюмы в чемодан, который только что опорожнил накануне.

Проходя мимо меня, не решаясь взглянуть мне в глаза, он хрипло прошептал:

— Простите меня, мне так стыдно, миссис Шеффилд… Барт поторапливал его, почти подталкивая.

Я обернулась к Синди. Она успела надеть скромную старушечью ночную рубашку и забралась под одеяло, глядя оттуда на меня испуганными широко раскрытыми глазами.

— Я надеюсь, ты получила по заслугам, Синди, — холодно сказала я. — ты страшно разочаровала меня. Я ожидала от тебя ответственности, ты же обещала мне. Или твои обещания вообще ничего не стоят?

— Мама, пожалуйста, — всхлипывала Синди. — Я люблю его, я хочу его; я думала, что уже ждала достаточно долго. Это был мой рождественский подарок ему — и мне самой тоже.

— Не лги, Синтия! Сегодняшняя встреча для вас — не первая. Я не настолько глупа, как ты полагаешь. Ты была с Лэнсом и до того.

— Мама, разве ты больше не любишь меня?! — громко зарыдала она. — Ты не можешь отвернуться от меня: у меня никого нет, кроме тебя и папы… Если ты разлюбишь меня, я умру! Я клянусь, этого больше не случится… Прости меня, пожалуйста, прости!..

— Я подумаю, — холодно проговорила я, закрыв за собой дверь.

Следующим утром, когда я одевалась, Синди прибежала в мою комнату, истерически крича и плача:

— Мама, пожалуйста, не позволяй Барту прогонять меня! Пока Барт был в доме, у меня никогда-никогда не было праздника. Я ненавижу его! Как я его ненавижу! Он разбил Лэнсу лицо…

Очевидно, в последнем она была права. Надо научить Барта сдерживать свой гнев. Как ужасно для такого миловидного юноши сломать нос, не говоря уже о синяках под глазами и пятнах.

Однако сразу после отъезда Лэнса с Бартом что-то случилось: он стал необыкновенно тих и спокоен. От его носа ко рту протянулись решительные складки, а он был еще слишком юн для морщин. Он не разговаривал с Синди, даже не смотрел в ее сторону. Меня он игнорировал также, будто меня здесь и не было. Он сидел тихий и торжественный, эпизодически переводя свой взгляд на меня, пробегая равнодушно взглядом по плачущей Синди. Я не помню, чтобы раньше мы когда-либо видели, что Синди плачет. Она не позволяла нам этого видеть.